Все сонеты Шекспира

не разгореться ярче очагу,
что полыхал вовсю и до того?
А время, чьим причудам счёта нет,
вползает в повеленья королей,
тупит желанья, портит кожи цвет,
уводит ум от сущности вещей.
Зачем, страшась мучений временных,
я не сказал: «Нельзя любить сильней!» —
и, укрепясь в сомнениях своих,
жил днём одним за счёт грядущих дней?
Любовь — дитя, и разве я бы мог
растеньем пышным называть росток?

CXVI

Союзу верных душ чинить помех
не стану я. Любви не знает тот,
кто от её греха впадает в грех,
а если повелят уйти, — уйдёт.
О нет! Любовь — ориентир земной,
твердыня в шторм, знакомая звезда,
что с непонятной силой за собой
влечёт неисчислимые суда.
Любовь не служит Времени шутом,
хоть красоте серпом грозит оно;
меняться каждый час и с каждым днём
любви до самой смерти не дано.
А докажи мне лживость этих слов, —
и нет любви, и нет моих стихов.

CXVII

Скажи, что я, по скупости своей,
в долгу остался у твоих щедрот;
что позабыл я о любви твоей,
хотя меж нас привязанность растёт;
что свой досуг я подарил глупцам,
хотя сполна ты выкупил его;
что парус свой доверил всем ветрам,
вдаль уходя от взора твоего.
Мои ошибки называй виной,
поверив подозрениям своим,
но нелюбовью вид суровый свой
не заряжай, не будь неумолим.
Неверностью своей проверил я,
насколько мне верна любовь твоя.

CXVIII

Как мы для аппетита дразним рот
приправой пряной, или как мы пьём
отвар, чтобы болезненный исход
болезнетворным упредить питьём, —
так я, пресыщен сладостью твоей,
её разбавил горечью приправ
и, болен страстью, счёл всего нужней
лечение начать, не захворав.
Любовная политика моя
отозвалась не хворью, а бедой:
страдая добротой, пытаюсь я
лечить здоровье волею дурной.
Лекарство станет ядом для того,
кто заболел от взгляда твоего.

CXIX

Какой из слёз Сирен я пил настой,
что в грязных колбах сварен был в аду!
Мечту сменял я страхом, страх — мечтой,
а в миг победы обретал беду.
Как страшно ошибался сердцем я,
когда был счастлив! Так я был разбит
безумной лихорадкой бытия,
что чуть глаза не вышли из орбит!
О польза бедствий! Под влияньем зла
становится добро ещё добрей,
а если страсть повторно возросла,
то быть ей чище, краше и прочней.
И горько мне, что втрое больше злом
я добывал, чем воздавал добром.