Смерть и конюший короля

Джейн. Пойдем в дом, Олунде. Здесь что-то стало слишком прохладно.

Пилкингс (которого пока не видно). Тащите его!

Элесин. Верни мне имя, которое ты отнял у меня, белесый стервятник!

Пилкингс. Тащите его! Живо! Да заткните ему глотку, чтобы он не всполошил тут всех гостей!

Джейн. О Господи!.. Пойдем в дом, Олунде. Прошу тебя!

Олунде не двигается с места.

Элесин. Убери руки, белесая гни…

Слышен шум борьбы. Вопль Элесина обрывается – видимо, ему заткнули кляпом рот.

Олунде (едва слышно). Это голос отца.

Джейн. Боже мой, Олунде, и зачем только ты вернулся домой?

Шум бешеной потасовки и потом – тяжкий топот бегущего человека.

Пилкингс. Держите его, кретины!

Сразу после выкрика Пилкингса показывается Элесин в наручниках, а следом за ним – два констебля и сам Пилкингс. Элесин выбегает на лужайку перед дворцом и, увидев неподвижного, словно изваяние, сына, замирает. Взгляд Олунде направлен вдаль, поверх головы отца. Констебли бросаются к Элесину, но их останавливают истерические восклицания Джейн.

Джейн. Не трогайте его! Саймон, скажи им!

Пилкингс. Ладно, не трогайте его. (Пожимает плечами.) Может, так оно и вправду будет лучше. Может, он успокоится.

Несколько секунд все стоят молча и неподвижно. Потом Элесин делает несколько шагов вперед, как бы не веря, что перед ним его сын.

Элесин. Олунде? (Недоверчиво всматривается.) Олунде! (Медленно оседает у ног сына.) О сын мой, да не ослепит тебя вид твоего отца!

Олунде (нарушив свою мертвенную недвижимость – впервые с тех пор, как он услышал голос отца, – опускает голову и смотрит на скорчившегося возле его ног человека). У меня нет отца, пожиратель объедков.

Он медленно уходит; Элесин, высвеченный лучами постепенно гаснущих прожекторов, обессиленно всхлипывает, уткнувшись лицом в землю.

Почти во всю сцену – широкие решетчатые ворота подвальной камеры, куда заперли Элесин а. На его руках – массивные металлические браслеты, скованные тяжелой цепью; стоя лицом к воротам, он держится за ржавые прутья. Снаружи, у ворот, молча сидит на земле его бывшая невеста; она опустила голову, и взгляд ее устремлен вниз. Внутри камеры, чуть позади Элесина, стоят два констебля, напряженно следящие за каждым его движением. Бесшумно появляется Пилкингс – на этот раз в униформе офицера полиции; сначала, незамеченный, он молча смотрит на Элесина, а потом, нарочито кашлянув, подходит к воротам и, по-прежнему молча, опирается плечом у края сцены на прутья ворот – в профиль к зрителям и Элесину. Он явно пытается постичь настроение узника.

Пилкингс (немного помолчав). Я вижу, тебя заворожила луна.

Элесин (тоже не сразу). Да, белесый призрак, твоя бледнолицая сестра приковала к себе все мои помыслы.

Пилкингс. Чудесная ночь.

Элесин. Тебе так кажется?

Пилкингс. Свет луны на листве, мирная ночная тишина…

Элесин. Она не мирная, инспектор.

Пилкингс. Не мирная? А по-моему, ты ошибаешься, вождь. Прислушайся – тишина…

Элесин. По-твоему, тишина всегда означает мир?

Пилкингс. Почти всегда. Бывают, конечно, исключения…

Элесин. В этой ночи нет мира, белесый призрак! На земле нет мира. Ты навеки его разрушил. Этой ночью никто не спит.

Пилкингс. Что ж, цена, по-моему, сходная – одна бессонная ночь за спасение человеческой жизни.

Элесин. Ты не спас мне жизнь, инспектор. Ты ее погубил.

Пилкингс. Пока человек жив…

Элесин. Погубил, инспектор, – и не только мою, но многих и многих людей. События этой ночи не завершатся к рассвету… и к началу будущего года… и к началу следующего… Если б я желал тебе добра, то посоветовал бы как можно скорее убраться отсюда, чтоб не видеть всех бедствий, которые ты обрушил на нашу землю.

Пилкингс. Я сделал только то, чего требовал от меня мой долг. Мне не в чем раскаиваться.

Элесин. Раскаяние никогда не приходит сразу.

Две или три минуты молчания.

Ты ждешь рассвета, белый человек. Я мысленно слышу, как ты говоришь себе: скоро настанет утро, и опасность сойдет на нет. Главное – не дать ему умереть до рассвета. Тебе не все понятно, но ты решил: то, что должно случиться, должно случиться нынешней ночью. А я еще больше успокою твой рассудок, ибо важна не вся нынешняя ночь, а только одно мгновение в ночи, и оно уже миновало. Луна была для меня путеводной звездой. Она указала бы мне, если б ты не вмешался, то мгновение, ради которого столь благословенно текла моя жизнь. Я не знал заранее, когда наступит это мгновение, и стоял тут, уповая на свое чутье, – но тщетно. Взгляд одного человека не способен уловить то, что открывается лишь духу старейшин в священной роще осугбо, и глашатаи с помощью барабанов-гбеду возвестили мне из священной рощи, что скоро наступит сокровенное мгновение. Я услышал их и отринул все мысли о земной жизни. Мгновение приближалось, луна уже почти достигла ворот, открывающих доступ к жилищу богов… и тут явился ты, прислужник белого короля – разносчик проказы, – чтобы осквернить насилием выбранное мною место для ухода…

Пилкингс. Мне жаль, что так получилось, вождь, но каждый из нас выполнял свой долг.

Элесин. У меня уже нет сил, чтобы проклинать тебя, белый. Ты украл моего первенца и отправил его за океан, чтобы переделать на свой лад. Видимо, в голове у тебя давно роились зревшие замыслы, и кража моего сына была лишь первым шагом на этом пути – так мне порою кажется теперь. Тот, кого судьба назначила моим преемником, отправлен за океан. Я – твоими усилиями – лишен возможности вовремя завершить свой земной путь. Да, ты наверняка измыслил все это заранее, чтобы сбить наш мир с пути и порвать пуповину, которая связывала нас с нашим великим прошлым – изначальным происхождением.

Пилкингс. Ты ведь и сам не веришь этим словам, вождь. А я, если даже у меня и был замысел изменить твоего сына, не сумел добиться своего.

Элесин. Ты добился своего в главном, белесый призрак. Мы знаем – крыша прикрывает неструганные стропила, и одежда скрывает изъяны тела. Но нам не удалось вовремя понять, что белая кожа скроет от нас наше будущее – смертельную западню, уготованную нам врагами. Наш мир вытеснен из привычного русла, а его обитатели попали в бездонную западню. Их поглотила бездна.

Пилкингс. Твой сын смотрит на жизнь совсем не так мрачно.

Элесин. Не бредишь ли ты, белый человек? Разве не при тебе увенчал я себя позором? Разве не видел ты, как наша жизнь выхлестнулась из берегов – хлынула вспять – и отец припал к стопам сына, моля о прощении?

Пилкингс. Тут просто полнейшая неожиданность была всему причиной. Я говорил с твоим сыном, и он готов отрезать себе язык за вырвавшиеся у него слова – он сам мне так сказал, если хочешь знать.

Элесин. Ты ошибаешься, белый. Его слова утешили меня. Презрение сына отчасти искупило мой позор, на который я обрек себя с твоей помощью, белесый призрак. Ты помешал мне выполнить мой долг, но теперь я знаю – у меня есть истинный сын. Когда-то я усомнился в нем из-за его стремлений войти в круг людей, которых я считал – и по праву – нашими врагами. Но сегодня мои сомнения развеялись. Я понял – человек должен знать тайны своих врагов. Сын отомстит за мой позор, о белесый. Его дух окажется более могучим, чем твой.

Пилкингс. Едва ли стоит продолжать этот бесплодный разговор. Если ты не хочешь услышать мои утешения…

Элесин. Нет, белый человек, не хочу!