никак) не пытаясь их обосновать. В этом смысле, пишет Скофилд, мышление Анаксагора резко отличается от аналитического стиля мышления современной англо-американской философии.
Подобная оценка ярко обнаруживает антиисторизм самого Скофилда, его неумение (или нежелание) разобраться в особенностях во многом еще архаического мышления философа, жившего в V в.
Заключение
В предшествующих главах было изложено практически все, что известно как из прямых, так и из косвенных источников о научных и философских воззрениях Анаксагора. В итоге перед нами возникла цельная и глубоко продуманная система взглядов, охватывавшая и общие положения о структуре материальных объектов, и величественную концепцию возникновения и развития мира в целом, и массу сведений, относящихся к различным сферам этого мира. В некоторых случаях ввиду неполноты и разрозненности источников нам приходилось дополнять отсутствующие звенья в этой системе гипотетическими предположениями, которые, однако, соответствовали духу всей системы. По этой причине в этой книге мы преследовали двойную цель: не просто изложение уже имеющегося в наличности материала, но и реконструкцию — подобно той реконструкции, которую осуществляет археолог, восстанавливающий общий вид здания на основе сохранившейся от этого здания руины, или палеонтолог, воссоздающий слепок скелета вымершего животного, от которого до нас дошло небольшое число разрозненных костей.
Заметим, что подобная ситуация характерна не для одного только Анаксагора, а в большей или меньшей степени для всех философов-досократиков. Ведь мы не имеем ни одного полного текста их сочинений. В любом случае, имеем ли мы дело с Анаксимандром, с Ксенофаном, с Гераклитом или даже с Эмпедоклом, исследователю приходится уподобляться археологу или палеонтологу в указанном выше смысле, причем здесь у нас нет таких надежных критериев, какими располагают представители упомянутых наук. Работа филолога или философа, занимающихся досократиками, во многом основана на интуиции, на умении вжиться в психологию и дух той эпохи, с одной стороны, в стиль мышления данного философа — с другой. По этой причине мы нередко сталкиваемся с ре конструкциями досократовских учений, имеющими характер надуманных и произвольных построений и к тому же использующими модернизованные понятия и представления, которые никак не могли быть свойственны еще во многом архаичному античному мышлению. В полной мере это относится и к Анаксагору.
Что касается Анаксагора, то в этой книге нам пришлось обойти молчанием многое, о чем мы просто не знаем. Мы не имеем информации о воззрениях нашего философа, относящихся ко многим конкретным астрономическим, метеорологическим и биологическим вопросам, о которых он наверняка должен был написать. Если эта информация в тех или иных источниках и содержится, то она зачастую имеет отрывочный и противоречивый характер. Более важно, однако; другое: мы находимся в полном неведении относительно того, затрагивал ли Анаксагор в своем сочинении проблемы этические или общественно-политические. После Анаксагора эти проблемы выступают в греческой философии на первый план, и уже в сочинениях Демокрита они займут очень важное место. Имеются недвусмысленные указания, что непосредственный ученик Анаксагора — Архелай уже занимался подобной «гуманитарной» проблематикой; в частности, сообщается, что именно у Архелая впервые появляется знаменитое противопоставление закона, или установления, природе (nomos — physis). В отношении Анаксагора доксографы хранят по этому поводу полное молчание.
В силу этого молчания среди исследователей новейшего времени преобладает мнение, что сочинение Анаксагора было по своему содержанию глубоко «физиоцентричным» и что оно не выходило за пределы традиционной проблематики ранней греческой науки «о природе». Согласно этому мнению, к общественно- политическим вопросам Анаксагор был глубоко равнодушен. С этим согласуется фрагмент из не дошедшей до нас трагедии Еврипида, в котором, как считалось в древности, дается характеристика Анаксагора, друга поэта: «Кто, счастливец, занимался наукой, не обращая внимания ни на несчастье граждан, ни на несправедливые поступки, но замечая лишь неувядающий порядок бессмертной природы — какова она, где и как образовалась. К таким [людям] никогда не пристает забота о постыдных делах» (26, 256).
С другой стороны, представляется маловероятным, чтобы у Анаксагора отсутствовали какие-либо взгляды в отношении актуальных этических и политических проблем, которые волновали греков той эпохи и которые нашли отражение прежде всего в лирической и драматической поэзии, в исторических сочинениях, а также в речах риторов и политических деятелей. Не забудем, что весьма надежные источники называют Анаксагора либо учителем, либо другом и советчиком Перикла. Трудно допустить, учитывая широту интересов Перикла, чтобы беседы этих двух людей сводились к чисто научным вопросам, вроде вопроса о происхождении вселенной или о причинах солнечных затмений. В этих беседах несомненно затрагивались и другие темы — о наилучшем государственном устройстве, о качествах, которые должны быть присущи политическому деятелю, и другие в том же роде. Имеются основания полагать, что Анаксагор сочувствовал демократическому образу мыслей Перикла и способствовал его развитию. Вполне возможно, однако, что такого рода темы ограничивались частными беседами и не нашли отражения в научном сочинении Анаксагора.
Но имеется и другое мнение, представителем которого является, в частности, уже упоминавшийся выше Г. Френкель. Согласно этому мнению, учение Анаксагора было системой по сути дела антропоцентрической, о чем свидетельствует, в частности, четвертый фрагмент, где говорится, что не может быть процесса космообразования, который не привел бы к появлению людей и других живых существ, «имеющих душу». И у этих людей необходимо возникли бы города и все, что является продуктом человеческого мастерства, и они обрабатывали бы землю совершенно так же, как и мы.
Действительно, этот переход от плана космического к плану человеческому поистине поразителен; ни у какого другого мыслителя той эпохи мы не находим ничего подобного. Но достаточен ли один этот отрывок, чтобы говорить об антропоцентризме Анаксагора? Френкель предполагает, что помимо четвертого фрагмента в сочинении Анаксагора были и другие места, где трактовались проблемы, связанные с человеком и человеческим обществом. О них, однако, мы ничего не знаем, вероятно, потому (считает ученый), что практически все, что дошло до нас от Анаксагора, известно лишь благодаря Аристотелю и Феофрасту, — последние же интересовались только натурфилософскими аспектами учения Анаксагора и игнорировали его гуманитарные аспекты.
Если бы эта догадка была правильной, тогда в лице Анаксагора мы имели бы философа, который наряду с изучением природы обратился также к изучению человека, оказавшись, таким образом, провозвестником того великого поворота в греческой философии, который был осуществлен в конце V — начале IV в. К сожалению, у нас нет никаких свидетельств, которые подкрепляли бы эту догадку.
Каким Анаксагор представлялся доксографам поздней античности, таким он остается и для нас — «физичнейшим из физиков», т. е. ученым, все мысли и устремления которого были направлены на раскрытие и изучение закономерностей, лежащих в основе явлений окружающей нас природы.
Приложение
Фрагменты сочинения Анаксагора «О природе». [5]
«Вместе все вещи были, беспредельные и по множеству и по малости. Ведь и малое было беспредельным. И когда все вещи были вместе, ничто не было различимо из-за малости, потому что все наполнял эфир и воздух, оба беспредельные: ведь в общей совокупности они самые большие как по количеству, так и по величине».
