Как судьба свела таких разных, непохожих друг на друга людей – отца и мать? Я до сих пор не могу себе представить. Ну ладно, пусть даже свела… Но зачем же столь близко? Степенного адвоката, практиковавшего в Варшаве, и легкомысленную туристку из Парижа. Совсем еще девчонку, успевшую всего-навсего кое-как окончить среднюю школу и провалить вступительные экзамены в подготовительный колледж. Но, тем не менее, мать осталась с отцом! Через девять месяцев на свет появился я – Андре Казимир д'Эрле. По законодательству Конфедерации до совершеннолетия сын обязан носить фамилию матери и лишь после двадцатилетия имеет право выбора. Не правда ли, в моем имени нет и намека на украинские двадцать пять процентов? Но судьбу это нисколечко не интересовало. И полтора года спустя, ровно через месяц после развода родителей, я оказался на попечении бабушки, предки которой были украинцами. Но не более… Всю сознательную жизнь она прожила под Варшавой. Здесь вышла замуж, здесь родила сына, здесь преподавала словесность в частной школе. Там и доживала свой век, получая небольшую, но вполне достаточную для безбедного существования пенсию.
Только мне исполнилось восемь, как отец, с которым виделись мы от случая к случаю, мигом определил в закрытую частную школу-пансион. Здесь я провел следующие десять лет. Помимо всяческих необходимых молодому человеку наук и языков, меня обучали азам прикладной психологии, светским манерам, танцам, фехтованию, верховой езде, умению водить автомобиль и даже основам боевых единоборств. Подготовка была столь глубокая и разносторонняя, что, честно говоря, первые курсы в университете я откровенно бездельничал и скучал.
Даже теперь, когда еду трусцой в сторону Полтавского шляха, то с благодарностью вспоминаю учителей.
Но кто же тогда мог подумать, что все это пригодится? Наверное, я немало удивил 'коллег'. То ли еще будет! Да Бог с ними! Вот, кажись, и поворот на Полтавский шлях.
Гляди-ка, сразу и попутчики!
Впереди не спеша, брели два 'парубка'. По здешним меркам высокие, худощавые. Одеты бедно: домотканое полотно, лычаки, потертые свитки, соломенные брыли.
Услышав сзади шум, оглянулись, и, склонив головы, уступили дорогу. Вначале я хотел проехать мимо, но затем, повинуясь внезапно осенившей мысли, придержал лошадь.
— Куда, хлопцы, держите путь?
Может, сказал что-то не так, а может, не то, но, глянув на меня, 'парубкы', не сговариваясь, бросились наутек.
Пришлось срочно задействовать телепатию – внушить, что я безопасен. Подействовало, но не до конца. Они уже не убегали, но и возвращаться, совсем не торопились.
— Да не бойтесь же вы! — продолжал увещевать вслух, не прекращая телепатическое давление. — Подойдите, поговорим.
Приближались они осторожно, готовые в любой момент к бегству.
— Да смелее же! Я не кусаюсь.
От напряжения разболелась голова. Удерживать сразу двоих остолопов не так-то легко.
Обоим лет по семнадцать-восемнадцать. Чернявые, загорелые, чумазые, словно черти, они походили друг на друга, как две капли воды. Оба сероглазые и на удивление быстроногие.
Сомневаться не приходилось – близнецы.
— Что доброму пану от нас нужно? — опасливо спросил тот, что был чуть повыше, при этом достаточно выразительно взглянул на мою саблю и пистоль за поясом.
— Подходите, подходите. Зовут-то как?
— Я – Грыць, а он – Даныло… Кумедни мы… имя значит наше такое…
— Братья?
— Да, братья, родные… пане…
— Да где уж роднее… Идете-то куда?
Грицько глянул на Данила, словно спрашивал совета, стоит ли отвечать. Но тот во все глаза пялился на сбрую и коней. Так что Грицю пришлось решать самому.
— В Полтаву идем… Может, где пристроимся… Отец умер, сестра пошла в наймы, а пан Стоцкий забрал землю и хату. За долги… На него работать не хотим. Вот и надумали – в Полтаву…
— А ко мне на службу пойдете?
Существенным дополнением к вопросу было телепатическое давление, в конце концов и решившее дело.
— Пан-то кто такой будет? А что за робота?
— Зовут меня Андрий Найда. А работа…
Тут я замялся. Действительно, какая к черту работа? Честно говоря, сам того пока не представлял.
— …Будет видно, какая работа. Но неволить не стану. Не понравится – ступайте, куда глаза глядят. Могу пообещать? платить буду исправно да и не поскуплюсь.
— Да пане-козак… А мы сначала сдуру подумали: басурман какой. Нехрысть. Борода черная, глаза зыкают зло. Того и гляди пойдем на ясырь. Да и говорит как-то чудно.
'На какой там сыр? — Что за глупости!' С другой стороны юноша совершено прав. С моего появления в этом мире прошло немало времени. Успел зарасти густой черной бородой и не особо походил на местных жителей. Что годилось для 'дурныка', совершенно не подходит казаку Андрию Найде.
— Болел я, долго болел. Вот и зарос. Ну что, согласны? Если да, то седлайте коней. Они ваши. Так сказать, в счет будущих заслуг.
Похоже, все-таки не телепатия, а моя последняя фраза окончательно склонила чашу весов.
— Согласны, согласны пане! — первый раз подал голос Данила. — Я возьму того, что больше.
Более рассудительный Грицько еще колебался, но Данила уже оседлал коня, не оставив брату выбора.
— Добро, пане. Но мазуриками не будем…
Я не знал, кто такие 'мазурики'. Но легко согласился. — Не будут и не надо. Там разберемся. Сейчас меня беспокоило совсем иное – внешний вид и речь.
Если бороду можно сбрить, а волосы подрезать, то, что делать с речью. И Улита, и братья сразу обратили на нее внимание. Так не годится. Языковой подготовке в проекте отводилось достаточно времени. Однако предки говорили совсем не так. Как бы я не старался, но быстро освоить их выкрутасы мне вряд ли удастся. Оставалось одно – автоматически внушать собеседнику и всем окружающим, что я говорю так же, как они. Заставить не замечать разницу. Ладно! Сложно, однако, пожалуй, справимся. Но существует еще одна, весьма насущная и животрепещущая в любом мире проблема – деньги! Нужно много денег, как бы они не назывались: экю, червонцы, рубли, алтыны, талеры. Черт бы их подрал! Без них – никуда. А теперь, когда нас трое, и подавно!
Одеть, обуть, накормить. Да и телепатия может сгодиться не везде. Ну а золото… Его магия всемогуща…
А дела грядут великие!
Почему-то вспомнились Марсианские рудники. Радиация, язвы, облысение… Здесь, правда, намного проще, проворуюсь – голову отсекут и всех-то делов…
Дела, заботы, думы… — а время близилось к обеду.
Солнце уже миновало наивысшую точку небосклона, а у меня с утра не было во рту, как говорят в народных сказках от Жаклин, 'маковой росинки'. Узрев с одной стороны 'шляха' деревушку, а с другой – озерцо с прилегающей к нему жиденькой рощицей, решил сделать привал. Привести себя в порядок, а заодно и перекусить. Дав пару серебряных монет Грыцю и отправив за провиантом, свернул к озеру. Здесь у воды расседлали лошадей и отпустили пощипать зеленую травку. Раздевшись по пояс, обмылся в воде, намочил лицо и волосы. Вытянув из ножен острую саблю, протянул Даниле.
— Брей!
— Та Бог с тобой, пане… В жизни…
— Брей… Сам недавно говорил, что на басурмана похож. Только усы, казацкую гордость, оставь.
— Знамо дело… Оставлю… Ой, пан по-нашему заговорил!
— Ты давай, осторожненько, рот не разевай! Да и язык прикуси!
