Данила и сопел, и кряхтел. Только цирюльник из него получился никудышний. То и дело мне приходилось смахивать капельки крови. Что, похоже, его нисколько не смущало. Вот бы Жаклин такого парикмахера.
Зато появившийся с 'кошыком харчив' Грыцько, был совершенно другого мнения.
— Вот это да! Теперь вижу – свой… Настоящий козак! — широко улыбнулся он, выкладывая на серую холщовую тряпицу 'жытний' хлеб, сушеную рыбу, кусок солонины, мелкие зеленые яблоки, желтоватые огурцы и бутылку с красным 'буряковым' квасом.
Честно говоря, местная кухня особой радости мне не доставляла. Да только деваться некуда. Все-таки не черствые сухари. Какой-никакой, а прогресс.
Скоро мы вновь отправились в путь. Шлях понемногу оживал. Помимо пеших 'селян' уже попадались запряженные волами телеги, ехавшие верхом казаки.
'Похоже, Полтава недалеко', — подумал я, и не ошибся.
Весь городок, если селение, что я увидел, можно было считать городком, уместилось на плато достаточно высокого холма. По местным меркам даже, наверное, горы. Его окружали деревянные стены в два человеческих роста высотой, земляной вал да еще неглубокий ров с водой.
У открытых ворот на страже стояли казаки. Вид у них был строгий, серьезный. Не желая вступать в лишнюю полемику, что-то объяснять, убеждать, телепатически внушил, что не стоит на нас обращать внимания, а после того, как проехали – и вовсе забыть.
Городишко представлял собой несколько не слишком ровных улиц с круглой площадкой в центре. Именно здесь возвышалось самое большое каменное здание – церковь. Остальные строения, включая дом полковника, полкового писаря, шинки, 'шпиталь' и, конечно же, тюрьму, по-местному, острог – были поменьше. Главенствовали серые цвета. Улицы не блистали чистотой, отсутствовало какое-либо освещение и покрытие мостовых. Не было и привычной для моего глаза зелени.
Но, тем не менее, жителей оказалось немало. Крестьяне, ремесленники, торговцы, казаки сновали туда-сюда. Короче – вокруг кипела жизнь. Дорогие наряды, серебро оружия и украшений 'заможных', домотканое полотно, лычаки 'сиромах', лохмотья нищих – все смешалось в едином человеческом водовороте.
'И где они только ночуют? — почему-то подумалось мне. — Если грубо прикинуть, то получалось по десятку-полтора на одну 'хату'.
Наконец увидел и то, что интересовало в первую очередь: лавки торговцев и ремесленников. Значит, можно сменить одежду и амуницию. Но прежде необходимо определиться с ночлегом.
Ворота в постоялый двор были приоткрыты. Несмотря на то, что внутри суетились слуги, навстречу нам никто не спешил. Видать, особого впечатления мы не произвели.
— Хозяин! Позовите хозяина! — спешиваясь, крикнул я.
Никакой реакции. Да, похоже, сервис здесь не слишком навязчив. Понятия о пятизвездочных отелях столь же далеки, как светящиеся ресницы Жаклин или Марсианские рудники.
Нужно попытаться по-другому. Поймав за шиворот проходящего мимо 'наймыта', одной рукой приподнял его над землей. Холстина жалобно затрещала, а глаза 'хлопця' выкатились из орбит. Он испуганно завизжал, задрыгал ногами. Боковым зрением я увидел открытые рты Грыця и Данилы. Зато теперь нас заметили…
Отпущенный на волю 'бранець' мигом шмыгнул в дверь. В глазах прочей прислуги сразу появилось напрочь отсутствовавшее до наглядной демонстрации силы уважение. Кажется, верный подход найден…
— Чего пан желает?
На пороге стоял… вол. Ну, конечно же, не в прямом смысле слова – тягловая скотина, которую парами здесь запрягали в телеги. Нет. Однако хозяин постоялого двора, несомненно, напоминал это животное.
Черты лица, глаза, нос, шея, массивный торс и руки – все под стать. Разве что не хватало рогов, да еще кольца в носу. Хотя об этом с первого взгляда судить трудно. Зато сомневаться в ином не приходилось: силы, упрямства и самоуверенности – с избытком.
На нем была роба из грубой ткани, потертый кожаный передник, растоптанные сапоги. Надень еще на голову маску – вылитый палач!
— Так что пан желает? — повторил он вопрос, повысив голос. — Га?
— Мне б, хозяин, комнату… на несколько дней.
Я сразу понял, что сказал что-то не так. Оказывается, у быка случаются изумленные глаза. Именно так он на меня посмотрел. Как на безнадежного идиота.
— Какую комнату? Чего пан хочет?
Похоже, 'вол' начинал злиться. Почувствовали это и мои слуги, потихоньку отодвинувшиеся мне за спину.
Пришлось на полную задействовать телепатию и внушение. Подкрепив их 'магией' серебра я все же получил желаемое. Пусть это была всего-навсего небольшая каморка с деревянными нарами и сплетенной из 'очерета' рогожкой у печки, небольшим столом и двумя табуретами – но по критериям местного отеля она вполне могла считаться люксом.
Ведь с тех пор как 'коллеги' заслали меня погостить к предкам, только раз с Улитой я ночевал под крышей. Но то был случай особый. Вот бы мне оказаться сейчас рядом с ней!
В памяти сразу всплыли ее руки, губы, полная упругая грудь, запах мускатного ореха… Я неожиданно поймал себя на мысли, что именно мускатный орех, а не изысканные духи, серебряная окантовка сосков и светящиеся кончики ресниц. Улита, а не Жаклин! Что со мной? Вживаюсь в образ или потихоньку схожу с ума?
— Пане, нам бы чего перекусить, — вполголоса сказал Данила, прервав бессмысленный самоанализ.
— Добро, Грыцю, сбегай глянь, как там устроили наших коней, и заходи в шинок.
Шагая в харчевню, уже думал не о женских прелестях, а о том, что на глазах тает мой золотой, в смысле серебряный, запас. Нужно срочно что-то предпринять…
У двери шинка вяло спорили подвыпившие казаки:
— Дожились, хай ему грець! Уже и здесь нам нет места…
— Какого беса дразнил Кочергу… Не видел, он и без того злой…
— Да пошел ты!.. Танцует гнида возле панов… а мы… мы с тобой для него последнее быдло…
Протиснувшись между ними, отворил тоскливо скрипнувшую дверь. В нос мигом ударил тяжелый дух дешевого табака, алкоголя, жареного мяса.
Ступив в полутьму, огляделся. Данила дышал в спину. По идее, я должен чувствовать себя здесь хозяином, вершителем судеб, поскольку мог легко 'околдовать' присутствующих, но почему-то вел себя, словно юнец, впервые переступивший порог борделя.
Так дело не пойдет! Отогнав робость, взял себя в руки.
В полутемном, освещаемом лишь несколькими свечами зале, с низким, давящим на мозги потолком, стояли с десяток грубо сколоченных столов. И не менее топорной работы лавки и табуреты.
Большая часть зала пустовала. Немного подумав, облюбовал место у стены. Отодвинув тяжеленный табурет, уселся, небрежно закинул нога на ногу и оперся спиной о грубо отесанные доски. Рядом, робко потупив глаза, опустился Данила. Раскраснелся. Видать, в шинке тоже впервые.
Увидев на столе дурно пахнущие глиняные 'чарки', крошки хлеба, огрызки недоеденных огурцов, по которым неторопливо ползали жирные зеленые мухи, я не выдержал и брезгливо поморщил нос. Аппетит заметно поубавился. Не желая лишиться его окончательно, подключив телепатию, стал разглядывать посетителей.
Кроме подвыпивших казаков и мастеровых, больше налегавших на 'горилку' чем на закуски, чуть в стороне, почти в углу, сдвинув столы, расположилась довольно-таки любопытная компания.
И чем больше я к ней 'прислушивался', тем интереснее становилось.
На столе помимо 'горилки', кваса, жареных гусей, колбасы, сала, огурцов и хлеба лежали карты. Но игроки брать в руки их не торопились, желая прежде перекусить. И надо заметить, отсутствием аппетита не страдали.
