субстанциальное свойство, что мир—это сложная система как в целом, так и в каждом его элементе, отображающем это целое. В 'Диалектике природы' содержится глубокое философское исследование истории и важнейших вопросов естествознания, дана критика механицизма, метафизического метода. Многие положения 'Диалектики природы' предвосхитили выводы естественных наук на целые десятилетия, и, когда эта работа была впервые опубликована в 1925 г., они прозвучали в унисон с теми проблемами, которые решались естествознанием на рубеже XIX и XX вв. Необходимо, однако, отметить, что ни эта работа Энгельса, ни 'Капитал' Маркса не оказались тогда в поле зрения основателей 'Анналов'.
В естествознании первые шаги в научном решении проблемы 'мир как система' также были сделаны в XIX в. В области термодинамики австрийский физик Людвиг Больцман (1844—1906 гг.) первый стал рассматривать 'ансамбль' частиц как единый предмет, а не только как совокупность отдельных, независимых друг от друга, самостоятельных частиц, что и позволило ему предположить наличие специфических законов этого ансамбля, несводимых к закономерностям каждой составляющей его частицы и не вытекающих из них, хотя и тесно связанных с ними. Этим законом 'ансамбля' было второе начало термодинамики. С начала XX в. новый подход к изучению сложных объектов получил распространение и в ряде других наук. Важнейшую роль в этом отношении сыграла теория относительности, в которой пространственно-временной мир предстал как структурный, заполненный взаимодействующими, бесконечными по своей сложности системами. Еще более отчетливой структура этого мира стала благодаря достижениям квантовой механики, которая связала с наиболее объемлющей системой — Метагалактикой самое бытие элементов мироздания—элементарных частиц. Важную роль в научном решении проблемы 'мир как система' сыграли органические концепции в биологии, экологии, психологии.
На общем фоне достижений естествознания основатели 'Анналов' смогли отчетливее увидеть наиболее слабые стороны буржуазной исторической науки. Можно вполне согласиться с характеристикой, которую дал ей Блок: 'Это наука, переживающая детство... Или, лучше сказать: состарившаяся, прозябавшая в эмбриональной форме повествования, долго перегруженная вымыслами, еще дольше прикованная к событиям, наиболее непосредственно доступным, как серьезное аналитическое занятие история еще совсем молода'[18]. Одна из важнейших причин подобного положения буржуазной исторической науки заключалась, по мнению Блока, в том, что ей не хватало перспективы целого, 'из которой необходимо исходить'[19].
Вторая проблема, связанная с революцией в естествознании и приковавшая к себе внимание основателей 'Анналов',-это 'великая драма относительности'[20], как ее квалифицировал Февр. Эта вторая проблема настолько тесно связана с первой, что их практически нельзя рассматривать отдельно. Если в первом случае речь шла о субстанциальных свойствах мира как сложной системы, то во втором—особое значение приобретали вопросы о множественности связей внутри системы, о многообразии типов этих связей и взаимодействий, о детерминизме.
Способ решения этих проблем определяет принципиальное различие между классической наукой и той, которая пришла ей на смену. Известно, что основанной на элементаристских мировоззренческих принципах классической физике был свойствен механицизм в решении вопросов причинности. Научная мысль исходила из необходимости установления однозначных связей между элементарными явлениями мира. В конечном счете любые явления могут быть объяснены посредством жестких каузальных связей, где каждая причина с необходимостью порождает единственное следствие. Абсолютизация этих однозначных связей и отказ ст рассмотрения других типов связей нашли свое выражение в лапласовском детерминизме. Статистическая физика, теория относительности, современная биология и другие науки разрушили эти механистические представления. Из теории вероятностей, например, стало известно, что каждая частица, составляющая ансамбль, движется по самым обычным законам классической механики и по этим же законам взаимодействует со всеми соседними с ней частицами; При взаимных столкновениях они ведут себя, как идеальные упругие шары. Однако при этом законы, управляющие каждым данным микропроцессом, не позволяют установить, какое количество микропроцессов из общего, невообразимо громадного их числа, образующего макропроцесс, будет протекать в одном направлении и какое в другом. Это явление можно объяснить уже не на основе однозначной причинности, не индивидуальным поведением каждой частицы, а лишь на основе вероятностного принципа. Таким образом, в науку вошли понятия случайности и вероятности, вошли отнюдь не как вспомогательные средства для изучения сложных процессов, а как понятия, выражающие саму природу процесса.
Научная революция, отмечал Февр, коренным образом изменила и представления о живой природе. После открытий в области микробиологии перед человеком вдруг предстал совершенно иной мир. С одной стороны, в нем были организмы, как, например, его собственное тело, видимые невооруженным глазом и вполне ощутимые; к отдельным частям этих организмов, скажем к кровеносной системе, оставались вполне применимы законы классической механики, основанные на неевклидовой геометрии; с другой стороны, существовали миллиарды и миллиарды клеток, составляющие этот организм, и явления, происходящие на уровне этих клеток, постоянно отрицали то, что происходило на уровне чувственных восприятий человека. 'Здравый смысл' был шокирован научными открытиями.
'Они вновь и вновь возвращали нас,—писал Февр,—к тому же понятию прерывности, которое проникло в физику с квантовой теорией. Удесятеряя уже произведенные теорией относительности разрушения в наших научных концепциях, микробиология, казалось, окончательно поставила под вопрос традиционное понятие-старую идею причинности и одновременно идею детерминизма-этот безусловный фундамент любой позитивной науки, эту непоколебимую опору старой классической истории'[21].
'Великая драма относительности', если супить по тому вниманию, которое ей уделили Блок и Февр, произвела на них очень сильное впечатление. Все накопленные представления, констатировал Февр, были пересмотрены, будь то концепция исторического факта, научного закона или случайности [22]. Что же касается формирующего воздействия этого фактора на мировоззрение основателей 'Анналов', то оно просматривается по многим направлениям. Например, они стали считать достойными внимания науки такие типы связей и взаимодействий между явлениями, как функциональные, корреляционные и другие, получившие выражение в статистических, динамических и других законах. Для них все эти связи и взаимодействия не только уравнялись в правах, но и несколько возвысились над причинными. Драматизм без кавычек, истинный драматизм относительности проявился у Блока и Февра и в том, что относительность как объективное свойство процесса познания довольно часто соседствовала у них с прямой ее противоположностью, с тем, что называется субъективным релятивизмом. 'Действительность, — писал М. Блок, - дает нам почти бесконечное множество силовых линий, которые все сходятся в одном явлении. Выбор, производимый нами среди них, может быть основан на признаках, практически вполне достойных внимания. И все равно это только выбор'[23].
Наконец, проблема относительности существенно повлияла на кредо Блока и Февра в отношении самой науки, которой они посвятили свою жизнь. 'Поколения последних десятилетий XIX и первых лет XX века,-писал Блок,—жили, как бы завороженные очень негибкой, поистине контовской схемой мира естественных наук. Распространяя эту чудодейственную схему на всю совокупность духовных богатств, они полагали, что настоящая наука должна приводить путем неопровержимых доказательств к непреложным истинам, сформулированным в виде универсальных законов... Умственная атмосфера нашего времени уже не та. Кинетическая теория газов, эйнштейновская механика, квантовая теория коренным образом изменили то представление о науке, которое еще вчера было всеобщим. Представление это не стало менее высоким — оно сделалось более гибким. На место определенного последние открытия во многих случаях выдвинули бесконечно возможное; на место точно измеримого—понятие вечной относительности меры'[24].
Такое представление, безусловно, шаг вперед по сравнению с контовским догматизмом. Область познания, где не имеют силы Евклидовы доказательства, где объектам познания не может быть навязана единообразная интеллектуальная модель, заимствованная из наук о природе, и где нет места шаблону, не может считаться по этим причинам ненаучной. Однако, затворяя ворота в храм науки перед догматизмом, не следовало при этом оставлять открытой калитку для релятивизма, как это делали Блок и Февр, ибо 'релятивизм, как основа теории познания, есть не только признание относительности наших знаний, но и отрицание какой бы то ни было объективной, независимо от человечества существующей, мерки или модели, к которой приближается наше относительное познание'[25].
Третья проблема, на которую следует обратить внимание при анализе исторических условий
