ищем не только мы.
Потом Климов набрал домашний телефон наставника и старшего друга, опекуна, благодетеля — командира «Вербы», и, когда услышал в трубке сухой, странно завораживающий, знакомый голос, почувствовал, что невольно улыбается:
— Тихон Сергеевич, это я.
— Миша?
— Так точно.
— Что, в лесничество провели наконец телефон?
— Я в Москве, Тихон Сергеевич. Дома. Только что вошел.
Смагин помолчал, и Климов догадался, о чем думает старик.
— Насовсем, Миша?
— Пока на побывку.
— Ну так что, приезжай. Оксана блинов напечет. Познакомишься с внуком. У меня, Миша, внук родился.
Климов ощутил неудержимое желание бросить все как есть и мчаться сломя голову на Шаболовскую, чтобы есть блины, пить водку и глядеть в древние, замутненные старинной печалью, всевидящие глаза. Но он переборол себя.
— Не сегодня, Тихон Сергеевич. На днях непременно… У меня к вам просьбишка…
Он изложил свою просьбу: машина с документами и с нормальной связью, деньги, ну, тысяч двадцать наличными, по смете «Г», и, возможно, попозже двое-трое ребят из группы Сигалева, если тот еще живой.
— Представь себе, живой, — старик был озадачен. — Ты чего затеял, Миша? На кого работаешь?
— Помогаю хорошему человеку. Не беспокойтесь, Тихон Сергеевич. Все в рамках приличий.
После второй паузы командир «Вербы» произнес уже другим, властным тоном:
— Если не можешь сейчас приехать, изволь завтра с утра в кабинет. Адрес не забыл? Понимаю, Сигалева ты без меня уломаешь, он тебе всегда в рот смотрел, но ни машины, ни денег не получишь. Ишь ты какой резвый, одичал совсем.
Климов растроганно подумал: пропади оно все пропадом. Все равно без дополнительной информации ничего предпринять нельзя. Сказал в трубку:
— Через сорок минут буду. Передайте Оксане Викторовне, пусть ставит тесто.
— Так-то лучше, — похвалил генерал, и Климов будто воочию увидел, как старик самодовольно оглядывается.
Климов хорошо представлял, как действовать дальше, в какой последовательности и в каких направлениях: план вчерне сверстал еще по дороге, в машине, но в нем был один существенный пробел. Даже самому себе он не мог ответить, зачем опять ввязывается, впутывается в эту гнилую скуку, которую поэт когда-то по романтическому преувеличению назвал «вечным боем». Неужто и впрямь, из-за девичьего отрубленного пальчика?
Праздник жизни начинается с денег. В этом Симон Барбье, французский подданный, не сомневался еще в ту наивную пору, когда был смышленым, удачливым пареньком из Замоскворечья, по имени Саша Бубон, и промышлял мелкой фарцой в районе ресторана «Балчуг». Когда денег стало много, убедился в этом окончательно. Деньги, бабки, тугрики, шайбочки, доллары, рублики, франки, солидные фунты стерлингов, смешные итальянские лиры, кредитные карточки, ценные бумаги, банковские облигации и прочее, прочее, прочее, если не молиться на них, а уметь ими с толком распорядиться, превращались в волшебный костыль, с помощью которого даже одноногий инвалид у метро «Баррикадная» получал возможность воспарить в небеса. Деньги — это свобода, порыв, полет и неукоснительное осуществление всех желаний.
Большая удача впервые улыбнулась Саше Бубону в сырой, вьюжный февральский день, когда он, неосторожно втиснувшись в гостиничный лифт, задел локтем солидную матрону в песцовой шубке и она, вскрикнув, уронила на пол бумажный пакет с покупками. Галантно извинившись, Саша Бубон донес даме вещи до дверей ее номера на втором этаже: номер «Б-3» — люкс — запомнил навсегда.
Дама изъяснялась на русском языке примерно так же, как Саша Бубон на французском, но чтобы понять друг друга, им не понадобилось много слов. Чуть косоглазенькая, средних лет упитанная француженка, заглянув в беспощадные глаза удалого фарцовщика, на какое-то мгновение потеряла самообладание и пригласила его в номер, дабы за рюмочкой шерри-бренди сгладить возникшую между ними неловкость. Услышала в ответ гордое:
— Прилично ли, мадам? Мы едва знакомы.
По наитию он сразу выбрал верный тон: он не какой-нибудь жиголо или гостиничный прощелыга, которых тут пруд пруди, нет, он серьезный, задумчивый молодой человек, который, хотя, разумеется, поражен ее прелестями, но склонен соблюдать этикет даже в амурных отношениях.
Дама замешкалась, и он помог ей.
— Можно посидеть внизу в баре, если не возражаете, — и одарил самой сокрушительной из своих улыбок.
Роман между ними затеялся столь стремительно, что уже через неделю Жанна Барбье сделала ему основательное предложение. Она третий год вдовела и была женщиной вполне обеспеченной. Владела несколькими доходными домами в Париже и Льеже, была совладелицей туристического комплекса на Адриатике, а также возглавляла семейную фирму «Барбье-парфюм», по делам которой и посетила Москву. Предложение состояло в том, чтобы им с Бубоном немедленно пожениться. После чего они переедут на жительство во Францию и молодой муженек снимет с нее часть тяжелой ноши, хотя бы по управлению домами и туристическим комплексом. Надо отдать должное Саше Бубону, он не кинулся сломя голову в авантюру, долго прикидывал все козыри. Он был московский воришка, но умом остер, как Ломоносов, и с огромными амбициями, да и эра сладкоречивого Горби уже раскинула над Россией благодатные рыночные крылья. Лишь слепой мог не видеть, какие грядут великие перемены. И все же, оценив все «за» и «против», Бубон решил, что перезрелая красотка и ее мало динамичный бизнес неплохой трамплин для будущего финансового скачка.
Тем более что к самой Жанне Барбье он душевно привязался. Она оказалась сговорчивой, нетребовательной бабенкой, с пустой, как трухлявый пенышек, головенкой, и единственное, чем утомляла, так это запоздалой, буйной, неукротимой похотью. Она так истомилась по натуральному мужику, что, бывало, когда наступал горький миг вылезать из кровати, вдруг заливалась горючими слезами, будто по усопшему.
— Ну ты чего, Жанек, — утешал Бубон. — Надо же дела какие-то делать, не только трахаться.
Умом она понимала, что он прав, но натура требовала постоянного уестествления.
На все формальности, включая составление брачного контракта, к чему Бубон отнесся очень придирчиво, ушло около трех месяцев, и вскоре в Париже, на улице де Рюмье поселился полноценный новый русский француз по имени Симон Барбье.
Второй счастливый случай выпал три года спустя, в оздоровительном круизе на суперкомфортабельном теплоходе «Манхэттен», куда он отправился, чтобы немного отдохнуть от любвеобильной немолодой супруги. Здесь и познакомился с Валериком Шустовым, бизнесменом из Москвы.
На теплоходе две трети пассажиров были туристами из России. Представители гайдаровского, так называемого среднего класса, для которых специально сделали приватизацию, чтобы они потуже набили кошельки и покрепче стали на ноги. Наступило золотое, судьбоносное время, когда новые русские, пресытясь домашним грабежом, с веселым гвалтом ринулись на завоевание старушки Европы. Сорили деньгами по-черному, и где побывали, там уже больше трава не росла. Старый Свет затаился в тревоге, ежедневно вычитывая из газет все более ужасающие сведения о нашествии северных орд. Новые русские гуляли так, словно решили заранее отметить неминуемый день Страшного Суда. Урезонить их не было возможности, потому что за каждую разбитую чашку они платили чистоганом, а это для Европы свято.
