Вдобавок к ним потянулась европейская молодежь, замордованная общечеловеческими ценностями и угадавшая в дикой северной братве провозвестников зари освобождения от ига труда.
Валерик Шустов путешествовал с двумя корешами, мордоворотами монголоидного типа, а также вез с собой ораву каких-то модельерш, стриптизерок и певуний, которых насобирал с миру по нитке со всех итало-немецко-французских подворий. Угадав в элегантном французике земляка, Валерий Шустов обрадовался, принял его в свою компанию, и у них началась гулянка, которая длилась десять дней подряд. Симон Барбье отделался легким триппером и вывихом скулы (чего-то однажды не поделили с монголом) и остался очень доволен круизом. Он обнаружил в Валерике Шустове солидного, перспективного партнера, для которого десятидневный загул всего лишь хороший повод, чтобы поближе сойтись с французским земляком.
На десятый день утром Шустов пришел к нему в каюту трезвый как стеклышко. Бубон, как чувствовал, с ночи тоже не принял ни капли, хотя на столе стояла початая бутылка коньяку.
— Потолкуем? — спросил Шустов утвердительно.
— Почему нет, — Симон-Бубон тряхнул головой, отгоняя от глаз черных мушек — давление шалило с перепоя.
— Я к тебе пригляделся, — сказал Валерик. — Другой вопрос, какие у тебя планы на будущее. Может, твои планы не совпадают с моими. Но это можно уладить, верно?
За десять дней беспробудной пьянки, когда неизвестно было, кто с кем спал, про нового приятеля Бубон понял одно — крутой парень и капиталом ворочает солидным. И ни у кого не ходит на поводке, сам себе голова, что имеет особое значение. Конечно, он такой же Валерик Шустов, как сам Бубон — турецкий паша. В блуде, в сердечном сотовариществе проскальзывали имена — Гонша, Мурат, — но и эти вряд ли настоящие. Судя по повадке, Валерик Шустов упорно, возможно, с самого рождения носил чужие личины, этот пункт требовал разъяснения в первую очередь.
Бубон, заняв наконец сидячее положение, прямо спросил:
— Мои планы — черт с ними! Хотелось бы, Валера, какой-то откровенности. Вслепую играть неохота. Не тот возраст.
— Ты о чем, Бубоша?
— Я из Москвы убежал. Но частенько наезжаю в альма-матер, многих там знаю. Все же в одном котле крутятся, возле каких-то известных фигур. Вокруг Рыжика, к примеру. Но тебя ни разу не встречал. Ты кто, Валерик? Не подсадной ли?
Смуглый, с фиолетовыми подглазьями Валерик Шустов потеплел лицом, улыбнулся простодушно, нежно. От этой улыбки, точно от прикосновения жала, Бубон поежился, хотя был не из робких.
— Резонный вопрос, Бубоша. Про чумаков слыхал?
— Осетины? Наркота?
— Не совсем осетины. Там разные люди есть. Интернациональная бригада. С хорошим географическим обеспечением. Их почти всех побили три года назад. Кто у них главный был, знаешь?
— Откуда? — Бубон почуял, надо отступить на шажок.
— Гаврила Ибрагимович его звали. Великий человек, истинно великий. Таких в вашей вонючей Москве больше нет. Мысли читать умел. Крови не боялся, ничего не боялся. Старый очень был. Его в пруду утопили, в клязьминском пруду. Камень на шею, жилы подрезали — и бульк! И знаешь, кто это сделал?
— Можешь не говорить. Зачем мне?
— Шалва кокнул. Беспредельщик хренов. Не пожалел святого человека. Про Шалву тебе рассказать?
Симон-Бубон потянулся к бутылке. Не выпить захотелось, смягчить, сбить вдруг нахлынувшую горлом тяжесть.
— Шалва крепко стоит, знаю, — заметил уважительно. — За ним Ближний Восток. В правительстве корешки. Говорят, в президенты всего Кавказа метит.
Валерик забрал у него бутылку, сделал большой глоток из горла. Утер губы смуглой ладонью.
— Старому Гавриле, Бубоша, я родной племянник. Бизнес его целиком ко мне перешел. Такая, видишь ли, раскладка.
— Значит, ты в подполье?
— Все мы в подполье, — философски ответил Валерик. — Лишь изредка выплываем на поверхность. Суть в том, Бубоша, готов ли ты сотрудничать. Можешь считать это как официальное предложение. Ты нам годишься. Догадываешься, почему?
— Догадаться несложно. Франция, транзит через Европу. Значит, все-таки наркота?
— А ты чего хотел? Это не твои вонючие дома внаем и коттеджи на Лазурном берегу. Наркотики, брат, это индустрия. За ними будущее. Ты еще не представляешь, какие это деньги.
Симон-Бубон-Барбье вытянул наконец и свой глоток из горла коньячной бутылки. Не закусывая. Им обоим нравилось такое питье. Как большинство нынешних управителей России, тайных и засвеченных, они в душе оставались урками с неутолимой тягой к простым, безыскусным удовольствиям — сочной бабе, свежей кровце, чистому, без примесей, питью, солонине. Некоторые из них, предпочтя публичное поприще, прикидывались политиками, министрами, банкирами, писателями, видными экономистами, борцами за права человека, но все одинаково лелеяли в себе натуральное звериное начало и наедине не пользовались вилками, ложками, ножами, хватали пищу руками, запихивали в пасть огромными порциями, глотали, не пережевывая, как псы, и запивали жратву пивом, водкой, молоком — вот именно так, из горлышка, получая от этого ни с чем не сравнимое первобытное наслаждение. Одна из примет, по которой они всегда узнавали друг друга.
— Шалва знает про тебя? — осторожно спросил Симон.
— В Москве разве спрячешься. Она одна на всех.
— Он же не успокоится, пока вас не передавит.
В узких, лисьих зрачках Валерика вспыхнули желтые огоньки.
— Правильно понимаешь. Он не успокоится. Значит, мы его успокоим. У тебя очко играет, Бубоша, это ничего, это нормально. Придется рискнуть. Не получится на хрен сесть и рыбку съесть. А рыбка-то золотая, смекаешь?
Симон-Бубон отпил еще коньяку, сказал твердо:
— Я рискну. Не впервые. Куда хочешь пристроить?
— Учти, обратного хода не будет, — предупредил Валерик.
— Мне обратного хода давно нет.
Главарь чумаков накоротке обрисовал Симону Барбье грандиозный наркопроект, который они затеяли. Проект упирался в примитивный, синтетический наркотик, прозванный потребителями «шпанкой». Суррогат изобрел один головастый парень, по образованию химик, тоже из клана чумаков. На основе амфитазина и каких-то секретных оглушительных добавок. У «шпанки» есть небольшой минус — она чрезвычайно быстро разрушает печень и кровь, поэтому клиент вскорости иссякает, зато зависимость от нее наступает мгновенно, практически с первого приема. Но главное, она проста в изготовлении и себестоимость «шпанки» можно приравнять к себестоимости спичек. Производство налажено на Урале и под Москвой, есть лаборатория в Клину, но этого мало. Первой задачей Симона-Барбье будет наладить производство и транши в Европе. Вернее всего ориентироваться на Польшу, туда переместился международный центр наркоты. Образно говоря, вся Польша целиком уже сидит на игле, и то же самое произойдет в ближайшее время с Россией. Тут важно не опоздать. Пирог большой, но на всех его не хватит. Нет таких пирогов, чтобы накормить всех. В этом как раз заключается философское противоречие любой рыночной системы. В Польше есть люди, которые на первых порах ему, Бубоше, помогут. Тоже из чумаков, хотя не стопроцентные. Но это — после. В Москве Симону предстоит сотрудничать с Захаркой Покровским, очень толковым евреем из Эстонии. У Захарки отличная крыша — посредническая контора «Форум- интернейшнл», которая легально занимается обменом жилья и обналичкой…
Они потихоньку добивали бутылку и немного расслабились, оттянулись.
— Почему ты мне доверяешь? — спросил Бубон.
— Правильный вопрос, — вторично похвалил Валерик, полыхнув желтым огнем. — Тебе некуда деться. К Шалве не побежишь, он тебя выслушает и прикончит. Ты с этой минуты, как мишень на полигоне, брат Бубоша. А мне нужны такие люди, как ты. Которые любят деньги больше мамы родной. Я дам тебе
