принадлежит участок земли, в течение ряда поколений возвышавшей дом Хуанов. О-Лан словно почувствовала его мысль, потому что сразу перестала сопротивляться и сказала:
— Ну, что же, давай купим. В конце концов земля хорошая, на ней сажают рис; она рядом со рвом, значит, у нас каждый год будет вода. Это уже наверно.
И снова улыбка медленно раздвинула ее губы, — улыбка, которая никогда не освещала тусклой глубины ее узких черных глаз, и после долгой паузы она сказала:
— В прошлом году в это время я была рабыней в доме Хуанов.
И они молча шли вперед, поглощенные этой мыслью.
Глава VI
Участок земли, который принадлежал теперь Ван-Луну, внес в его жизнь большую перемену. Сначала, когда он достал серебро из ямки в стене и отнес его в большой дом и удостоился чести говорить, как равный, с управляющим старого господина, им овладело уныние, почти сожаление. Когда он думал о ямке в стене, теперь пустой, а прежде полной серебра, которое ему не нужно было тратить, ему хотелось вернуть это серебро. И кроме того на этом участке придется много работать, и, как, говорила О-Лан, до него далеко — более «ли», — а это целая треть мили.
А кроме того, покупка земли не была тем торжеством, которое он предвкушал. Он слишком рано пришел к большому дому, и старый господин еще спал. Правда, был уже полдень, но когда он сказал громко:
— Доложите его милости, что у меня важное дело — денежное дело! — то привратник ответил решительно:
— Ни за какие деньги я не соглашусь разбудить старого тигра. Он спит со своей новой наложницей, ее зовут Цветок Персика, и она у него только три дня. Мне не так надоела жизнь, чтобы я стал его будить.
И потом он добавил, коварно теребя волосы на бородавке:
— И не думай, пожалуйста, что твое серебро разбудит его: серебра у него всегда было вдоволь, с тех пор, как он родился.
Наконец оказалось, что дело нужно улаживать с управляющим старого господина, жирным плутом, у которого руки отяжелели от денег, прилипших к ним по пути. Иногда Ван-Луну казалось, что серебро ценнее земли. Всем видно, что серебро блестит. Да, но какая это была земля! В один пасмурный день, на второй месяц Нового года, он пошел посмотреть на нее. Еще никто не знал, что участок принадлежит ему, и он пошел один смотреть землю, длинную полосу тяжелого черного ила, которая тянулась по краю рва, окружавшего городскую стену. Он старательно вымерял шагами землю: триста шагов в длину и сто двадцать шагов в ширину. Четыре камня все еще отмечали пограничные углы на межах, — камни, украшенные большими знаками дома Хуанов. Что же, это он переменит. Он выроет камни и поставит другие, со своим именем, — не сейчас, потому что еще не время людям знать, что он разбогател и купил землю у большого дома, но позже, когда он еще больше разбогатеет. Смотря на эту длинную полосу земли, он думал: «Для обитателей большого дома она ничего не значит, эта горсть земли, а для меня она значит очень много!»
Потом мысли его переменились, и он начал презирать себя за то, что маленькому клочку земли он придает такое большое значение. Ведь когда он с гордостью рассыпал свое серебро перед управляющим, тот пренебрежительно встряхнул его на ладони и сказал:
— Хватит на опиум для старой госпожи дня на два!
И широкая пропасть, все еще лежавшая между ним и домом Хуанов, вдруг показалась ему непереходимой, как полный воды ров, перед которым он стоял, и огромной, как стена позади рва, поросшая мхом и высившаяся перед ним. В гневе он исполнился решимости и сказал себе, что он снова наполнит ямку в стене серебром и купит у дома Хуанов столько земли, что его собственный участок покажется ничтожным в сравнении с ней.
Так этот участок земли стал для Ван-Луна знамением и символом.
Пришла весна с буйными ветрами и разорванными тучами, несущими дождь, и для Ван-Луна наполовину праздные зимние дни сменились долгими днями тяжкой работы на земле. Теперь старик смотрел за ребенком, а жена работала с мужем от восхода и до тех пор, пока закат не разливался над полями. И когда Ван-Лун заметил, что она снова беременна, то первым его чувством было раздражение, что во время жатвы она не сможет работать. Он закричал на нее в раздражении от усталости:
— Нечего сказать, хорошее ты выбрала время для родов!
Она отвечала решительно:
— На этот раз это пустяки. Тяжело бывает только первый раз.
После этого о втором ребенке не говорили — с тех пор, как он заметил, что ее тело набухает, и до того дня в начале осени, когда она положила свою мотыку и медленно пошла к дому. В тот день он не пошел даже обедать, потому что небо заволоклось тяжелыми грозовыми тучами, а рис у него давно созрел для жатвы. Позже, перед заходом солнца, она снова вернулась и работала рядом с ним. Тело у нее стало плоским, опустошенным, но лицо оставалось неподвижным и решительным.
Ему хотелось сказать: «На сегодня с тебя довольно. Ступай и ложись в кровать!» Но боль в истощенном работой теле сделала его жестоким, и он сказал себе, что в этот день он так же мучился во время работы, как она во время родов, и он только спросил между двумя взмахами косы:
— Это мальчик или девочка?
Она ответила спокойно:
— Это опять мальчик.
Больше они ничего не сказали друг другу, но он был доволен, и казалось, было уже не так тяжело сгибаться и наклоняться. И, проработав до тех пор, пока луна не взошла над грядой багряных облаков, они убрали поле и пошли домой. После ужина, вымывши свое загорелое тело в прохладной воде и прополоскав рот чаем, Ван-Лун пошел посмотреть на своего второго сына. Приготовивши им ужин, О-Лан легла в постель, и ребенок лежал рядом с ней, — толстый и спокойный, хороший ребенок, хотя и поменьше первого. Ван-Лун посмотрел на него и потом вернулся в среднюю комнату очень довольный. Еще сын. И еще, и еще — каждый год по сыну. Нельзя же каждый раз тратиться на красные яйца, довольно того, что потратились для первенца. Сыновья каждый год. Теперь его дому везет. Эта женщина принесла ему счастье. Он крикнул отцу:
— Ну, старик, теперь у тебя есть второй внучек. Первого нам придется положить в твою кровать.
Старик был в восторге. Ему давно уже хотелось, чтобы внук спал в его кровати и согревал его зябкое старое тело, но ребенок не хотел уходить от матери. А теперь, неуверенно держась на своих младенческих ножках, он серьезным взглядом смотрел на другого младенца, лежащего рядом с матерью; и, словно понимая, что другой занял его место, он без протеста позволил перенести себя на кровать дедушки.
И опять урожай был хороший. Ван-Лун получил серебро от продажи зерна и снова спрятал его в стене. Рис, который он собрал с земли Хуанов, принес ему вдвое больше, чем рис с его собственного поля. Теперь все знали, что этот участок принадлежит Ван-Луну, и в деревне ходили слухи, что его выберут старшиной.
Глава VII
В это время дядя Ван-Луна уже становился обузой для семьи. Ван-Лун с самого начала предвидел, что он станет обузой. Этот дядя был младшим братом отца Ван-Луна и имел право рассчитывать на племянника, если ему с семьей нечего будет есть. Пока Ван-Лун с отцом были бедны и плохо питались, дядя кое-как ковырял свою землю и собирал довольно, чтобы прокормить семерых детей, жену и себя самого. Но как только их стали кормить, все они бросили работать. Жена дяди не желала даже
