— А от кого она меня защищает? — Гейл попробовала рагу и насладилась его вкусом. Кулинарное мастерство миссис Уилсон было выше всяких похвал. — Разве у меня есть в этом доме враги?
— Зловредные врачи, которые забывают проследить, чтобы после обеда вы выпили чаю во время изнурительной зубрежки.
— Я не люблю чай.
— Как это странно и не по-женски! — пошутил он. — В таком случае это оправдывает повторение пройденного. Почему бы нам не обсудить симптомы и признаки холеры?
— Я бы предпочла поговорить о лечении. — Она отодвинула свою тарелку в сторону. — От нее нет лекарства?
— Все известные мне врачи утверждают, что имеют ответ на этот вопрос, но подтверждений тому я не слышал. Сноу рекомендует внутривенные вливания физиологического раствора, но достоверных сведений на этот счет нет. Результаты противоречивые. Лучшее лекарство — предотвратить ее распространение.
— От зараженной воды.
— Вы очень хорошая ученица, мисс Реншоу. Можете назвать…
Появившийся в дверях Картер в свойственной ему манере кашлянул, перебивая урок.
— Только что доставили записку, доктор.
— Тогда давайте ее сюда.
Роуэн протянул руку.
— Это для мисс Реншоу, доктор.
Картер вошел с маленьким серебряным подносом.
— Для меня?
Эта мысль встревожила ее не на шутку, поскольку никто из знакомых не знал о ее местонахождении, и Гейл взяла сложенный листок дрожащей рукой.
— Благодарю, Картер. — Картер отступил, и загадка в тот же миг разрешилась. — Это от… мистера Джеймса.
— От Питера Джеймса? — не скрывая недовольства, спросил Роуэн. — Питер Джеймс пишет вам записки?
Вникая в подтекст его слов, Гейл посмотрела на подпись.
— Уверена, это… — Она взглянула на Роуэна, и ее лицо запылало от прилива смущения. — Ничего особенного.
Она затолкала записку в карман юбки, намеренная отправить Питеру краткую просьбу, чтобы он больше не присылал ей приглашения с предложениями прогуляться.
— Фицрой сказал мне, что мистер Джеймс почти закончил обучение и вскоре будет искать возможность открыть собственное предприятие.
— В самом деле?
— Хорошему аптекарю и хирургу приличный заработок всегда обеспечен, хотя, вероятно, трудно найти средства, чтобы начать дело. Но мистер Питер Джеймс производит впечатление тщеславного молодого человека. Фицрой говорит, что он чрезвычайно оптимистично настроен и даже собирается жениться.
— Правда?
Гейл убрала руки на колени, чтобы он не видел, как сжала от досады кулаки. Питер Джеймс интересовал ее не больше, чем камни, но открыто спорить на эту тему она не сочла разумным.
— Я случайно подслушал, как Флоренс назвала его лакомым кусочком.
«Но, увы, мудрость зачастую подводит меня, я теряю самообладание».
— Вы ревнуете, доктор Уэст?
— У меня нет на это права, мисс Реншоу. Вы не моя собственность, и если хотите прогуляться с мальчишкой аптекаря, кто я такой, чтобы возражать?
Гейл вдруг обнаружила, что улыбается. Не улыбается, а просто сияет от счастья. А выражение нескрываемой потерянности на его лице лишь усилило странную радость, которую она испытывала.
«Он назвал его мальчишкой. Он чуть ли не шипит от ревности. Разве это не замечательно?»
— Вы абсолютно правы, доктор Уэст. — Гейл отловила кусочек хлеба, чтобы макнуть в рагу — Нельзя ли нам поговорить о чем-то другом?
— С удовольствием, — побурчал он и наполнил стакан коричной водой.
— Вы в Индии болели?
— Что? Почему вы спрашиваете? Кто сказал, что я… болел?
— Я просто спросила, чтобы переключиться на другую тему, — ответила Гейл. — Вы сами сказали, что вам не повезло и время оказалось неудачным. Мне стало интересно. Вы говорили, чтобы я не слушала сплетни, вот я и решила спросить.
— Спросите что-нибудь другое.
Его нежелание касаться предмета еще больше распалило ее любопытство.
— Вы когда-нибудь ломали кости?
Он покачал головой:
— Нет, к большому удивлению своих родителей. Поскольку любил кататься на перилах и лазать по деревьям.
—А какими-нибудь инфекционными болезнями страдали?
— В детстве перенес скарлатину, и должен признаться, мисс Реншоу, что теперь вы пытаетесь обойти меня с другой стороны.
Пропустив мимо ушей его замечание, она продолжила:
— А когда вы потеряли родителей?
— Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать лет, от рака желудка, а отец — от сердечного приступа, когда мне было двадцать три. Вы понимаете, что ваши вопросы могут вызвать с моей стороны аналогичные?
И снова она проигнорировала сказанное.
— Вы были единственным ребенком у своих родителей?
— Да.
— Вы находились в Индии во время мятежа?
Он поморщился, и она услышала, как зашипел втянутый им сквозь зубы воздух.
— Это не слишком хорошая история, мисс Реншоу, иначе я рассказал бы.
— Тогда расскажите что-нибудь другое. Если я пообещаю больше не спрашивать об Индии и о том, что случилось там, что изменило вас столь резко, вы пообещаете рассказать мне правду о чем-нибудь другом?
— Возможно.
— Пожалуйста, расскажите мне правду о Шарлотте.
— Veritas vos liberabit? — Оттолкнув стул от стола, он встал. — Мне больше не нужна моя свобода, мисс Реншоу. И цена, которую вы хотите заставить меня заплатить, слишком высока.
— Доктор Уэст, пожалуйста!
— Нет, нет и нет, мисс Реншоу. Правда в данном случае никого не сделает свободным. Не залечит раны прошлого, не облегчит ваши решения. Если я лжец, тогда не все ли равно, что я скажу?
— Вы не лжец, мне не следовало это говорить.
— Вы решили ничего не рассказывать о себе и заметили, что мы не друзья. Так что, полагаю, я пользуюсь аналогичным правом, мисс Реншоу. И вы не смеете совать нос в дела, которые вас не касаются. А я волен держать призраки прошлого под замком.
И снова их перебил появившийся в дверях Картер.
— Еще одна записка, доктор.
— Бога ради! — Роуэн нетерпеливо пересек комнату. — Если в переписке с вами состоит мясник, мисс Рейшоу, нам, вероятно, придется пересмотреть правила этого дома!
— Она адресована вам, доктор Уэст.
Роуэн распечатал конверт и тотчас прочитал письмо.
