мужчина. Только услышав хорошо знакомый голос, она очнулась и, радостно вскрикнув, импульсивно вскочила, протягивая руку для приветствия.
Ничто не могло доставить доктору большего ощущения триумфа, чем та легкость, с которой она оказалась на ногах.
— Я даже не буду спрашивать, как вы себя чувствовали в мое отсутствие, — проговорил Гиффорд. — Прогресс налицо. В мыслях вы, наверное, уже далеко отсюда, не так ли?
— Совсем нет, — улыбнулась Оливия. — Я мечтала, чтобы ничто не помешало вам вернуться сегодня. Я не могла уехать, не увидев вас и не попрощавшись.
Она снова дружески улыбнулась, опускаясь на скамейку и освобождая место рядом с собой.
— Я тоже хотел увидеть вас до отъезда, — проговорил Гиффорд. — Во-первых, я должен поблагодарить вас за весьма активное сотрудничество…
— Вы благодарите
— Глупости. Я выполнил свою работу, как и обещал, но мне нечем было бы гордиться, если бы не ваша огромная помощь. Каждый раз, когда я буду сидеть в партере и смотреть, как танцует мисс Элейн, меня будет распирать от гордости, что я внес свой скромный вклад в то, чтобы великая балерина вернулась под лучи софитов.
— Что же касается меня, — откликнулась Оливия, — я всегда буду помнить, что в неоплатном долгу перед вами и что я… — Она замолчала, подыскивая подходящие слова.
Гиффорд протестующе поднял ладонь:
— Пожалуйста, не стоит преувеличивать. И помните: вы избавились от цепей, но они еще рядом. Во всяком случае, после вашего возвращения в Лондон я обязательно должен вас посмотреть. Как я понял из разговора с миссис Морнингтон, вы уезжаете на три недели, хотя, на мой взгляд, вам следовало бы отдохнуть подольше.
— Но я не могу! — горячо воскликнула девушка. — Как раз об этом я и хотела сказать вам. Помните, я говорила, что полностью отрезала себя от того мира. Понимаю, это своего рода трусость. Я просто не могла думать, что жизнь там продолжается без меня, хотя и мои коллеги, и сама мадам, директор балетной школы, всячески заботились обо мне и проявляли участие. После операции, когда миссис Морнингтон увезла меня за границу, я даже перестала отвечать на письма. И только когда знакомый журналист пронюхал, что я у вас, в Райли, одна моя подруга — мы начинали вместе — приехала ко мне. Виола очень добра, она из тех людей, которым незнакомо чувство ревности. Во всяком случае, сейчас она вышла замуж и оставила сцену. Она племянница нашей мадам. Мадам — это леди Мадлен. Она уже собирается уходить из школы. Виола поговорила с ней обо мне — и что вы думаете?
— Вы получили приглашение от великой мадам?
— Вы совершенно правы, — кивнула Оливия. — Леди Мадлен интересуется, когда я смогу приступить к репетициям. Сейчас она сама уезжает на несколько дней в отпуск.
— Замечательно, — произнес Гиффорд, видя радостный блеск в глазах девушки. А ведь совсем недавно в них была такая тоска! — Только не начинайте сразу же репетировать в полную силу. Помните: никаких серьезных нагрузок, пока я не посмотрю вас после отдыха. Потом вы будете вольны делать все, что угодно.
Наступила короткая пауза. Оливия повернула голову, увидела пристальный взгляд… Когда-то этот взгляд почти напугал ее и даже рассердил. Ничего подобного она больше не испытывала, наоборот, ей очень хотелось, чтобы доктор понял ее чувства.
— Если бы я только могла выразить словами, — взволнованно проговорила девушка, — как я вам благодарна! Благодарна за все…
— Прошу вас! — Гиффорд вновь остановил ее недовольным жестом. — Я уже сказал вам — не надо меня благодарить!
— Может, вы и правы, — ответила Оливия. — Но что я еще могу для вас сделать? У меня нет слов, и даже если я заплачу вам десять тысяч фунтов — этого будет недостаточно!
— Вы до сих пор не поняли, что полностью расплатились со мной? — резко произнес Гиффорд и добавил уже более спокойно: — Если вы считаете, что мне полагается премия, — пусть этой премией будет ваше выступление в какой-нибудь заглавной роли. Знаете, когда я впервые увидел вас, мне сказали, что у вас большое будущее. Но я и без того понял, более того — был убежден, что в один прекрасный день вы произведете фурор в «Ковент-Гарден».
— Господи, неужели это когда-нибудь сбудется! — Краска бросилась в лицо Оливии. Без всякого перехода она воскликнула: — Я и не знала, что вы видели, как я танцую!
— Я был с приятелем в Хэмпшире, когда там гастролировал Королевский балет. В Саутгемптоне мы ходили на один спектакль. Вы думаете, я просто так строил из себя бесчувственное чудовище, заставляя вас терпеть адовы муки? Нужно было, чтобы вы невзлюбили меня и поверили в мою жестокость!
Понимая, что он абсолютно прав, Оливия почувствовала себя виноватой. Вспоминая свое поведение, она вспыхнула и отвела глаза, не заметив той нежности — совершенно не соответствующей легкой, поддразнивающей интонации, — с которой он смотрел на нее.
— О Боже, — проговорила она, — вы меня так устыдили! Я, наверное, была невыносимым пациентом. Особенно вначале. Но потом я же начала, как вы говорите, сотрудничать…
— Да, и очень скоро, — уверил ее доктор. — Во всяком случае, прошу прощения за мою жестокость. Это было необходимо, вы понимаете?
— Вы совсем не были жестоки. Это я была глупа… — Оливия снова в упор посмотрела на него. — Мне действительно очень стыдно, и единственное мое оправдание — я была сама не своя. Позвольте мне договорить! Согласны вы или нет, но именно благодаря вам у меня теперь появилась реальная надежда воплотить в жизнь мою мечту, сделать что-то серьезное в искусстве. Вы сделали меня другим человеком. Все было так ужасно! Сейчас даже трудно поверить, что та злюка, которую вы встретили тогда в парке, была я. Господи, и как можно было быть такой трусихой!
— Уверен, вы совсем не трусиха, — мягко возразил Гиффорд. — Даже если и было нечто подобное — сейчас это все позади. Забудьте об этом. Смотрите в будущее. Ведь балет по-прежнему очень много для вас значит, не так ли?
— Балет для меня — это все!
На мгновение он задержал в ладони протянутую руку, с улыбкой глядя на Оливию. Сама невинность, она не смогла рассмотреть, какая боль, тщательно скрываемая, была в его взгляде. А впрочем, причиной тому мог быть и легкий туман, которым вдруг заволокло ее собственные глаза.
Оливия внезапно ощутила чувство утраты, странное и неожиданное чувство одиночества.
В конце концов, если так зависеть от человека в течение нескольких месяцев…
На обратном пути в Лондон Гиффорд постарался полностью сосредоточиться на дороге. Хороший водитель, обычно он мог позволить себе вести машину, одновременно размышляя о чем-нибудь своем, но сегодня он специально постарался выкинуть все посторонние мысли из головы.
Ни один из полудюжины его пациентов, которых осмотрел он сегодня днем, не вызывал беспокойства. Опасный период для каждого из них миновал. Что касается мисс Элейн — Хардинг считал, что достиг желаемого результата. Удастся ли ей оправдать те надежды, которые подавала она до несчастного случая, или нет — полностью зависит от нее самой. Об этом он заявил ей с самого начала.
На самом деле случай оказался гораздо более тяжелым, чем подозревала Оливия. Поначалу доктор даже испугался, что открытый им метод впервые не принесет результата. Он, конечно, не подал виду, но чувствовал почти полную свою беспомощность. Сегодня днем Гиффорд рассказал девушке, что специально вел себя так, чтобы вызвать ее неприязнь, но откровенная жестокость — он и теперь был в этом уверен — была единственным способом выдернуть ее из глубокого неверия и заставить осознать, что, только приложив максимум собственных усилий, ей удастся выкарабкаться из этой ситуации.
Гиффорд больше не хотел думать об этом. У нее впереди — свои дела, у него — свои. Учитывая дружеские отношения с миссис Морнингтон, очень мало шансов на то, что они больше не встретятся; небольшой перерыв казался как нельзя кстати. Будет время взять себя в руки. Настроить себя на то, что эта
