У Ромы вываливается из тональности аккорд. Серёга смотрит по-собачьи, но не решается отказаться. Договариваемся выйти рано, и он тут же уходит из комнаты. Рома-Джа качает головой:
— Соображать надо, Мелкая: это же не для всех. А он крот.
— Пусть бы сам соображал. Он же отчего-то согласился?
Рома снова качает головой. Он с каждой своей новой трассой становится всё более мудрым, а оттого всё более спокойным, этот Рома, наш коммунский хозяин.
Но шаг мой сделан, и предтрассовый мандраж уже не остановить. На лице загорается рассеянная улыбка, а глаза начинают блистать, подобно безумным глазам Грана. Мне долго не заснуть в эту ночь, лежать и пялиться через всю комнату в окно, видеть звезды и мягкий свет московского неба.
Эх, Сталкер, Сталкер, отчего вновь влечёт тебя зона?
Мы вольные странники бесконечных дорог. Друзья всем дальникам и драйверам, мы их амулеты, талисманы, мы их ангелы-хранители, и даже менты не трогают нас — они знают, кто мы такие и куда мы идём. Мы сами можем не знать этого, смеяться и махать в сторону солнца, но менты знают — они чертыхнутся, пожмут плечами, вернут паспорта и пошлют нас на все четыре, всё равно нас не остановишь, а им не понять.
Нас много. Мы — точки, разбросанные по дороге, романтические последователи гуру Керуака, мы братья одного ордена, и на нашем гербе можно вывести: «In via veritas» или проще: «Дорога всегда права». У нас разные цели, разные маршруты, но все мы едины в своём ощущении: только здесь, на дороге, мы становимся свободными.
Нам двадцать и плюс-минус немного, у нас ещё нет прошлого, мы не смотрим в будущее, а в настоящем — перспектива, асфальт и радость оттого, что тебя все потеряли.
Мы недавно вышли, мы ещё разбегаемся, мы кайфуем и обнимаем нашу дорогу, ждём её подарков и не знаем, куда она нас приведёт.
Дорога, ты своенравна, как женщина: то смеёшься, то негодуешь, и как уловить момент перемены твоего настроения? — облака. Ты жизнь, ты судьба, ты единственный из всех возможных комбинаций случай: именно здесь, именно сейчас, а прочего нам — не дано.
Сколь тяжек был путь наш назад! Сколь тяжек и томителен, будто горы и волшебное Озеро не хотели нас отпускать. Если ещё до Урала несла волна, то после весь путь наш встал, и уже ничего нельзя было с этим сделать. Почему было так и отчего так сложилось, ещё предстоит мне понять, но уже в начале движения Гран говорил:
— Дорога — это нам постоянный экзамен. Она всё время ждёт нашей реакции, здесь всегда состояние выбора, и от каждого шага зависит, что будет с тобою дальше.
— А как же везение?
— Везение на дороге — закономерность, прямая зависимость от тебя самого. Насколько ты открыт, насколько
Я оглянулась, пожала плечами. Мы шли по Омску, погода отличная, рюкзак не давил. Вроде люблю, почему бы и нет?
Зашли на рынок. Гран решил подкупить продуктов. Оставил меня с рюкзаками и убежал. Он оставил меня в углу, у пустых прилавков, куда никто не заходил, с двумя рюкзаками, каждый из которых мне по пояс, но не прошло и пяти минут, как рядом со мной появился долговязый тип и заговорил о том, как он любит туристов.
— Я сам в прошлом турист. Кавказ, Хибины, Саяны — где я только не побывал! Но теперь уже годы не те, не те совсем годы.
Говоря это, он делал скорбный вид, хотя лицо его, причёска и вся подтянутая фигура выдавали человека, который очень следит за собой. Волосы у него были совершенно ещё чёрные, на лбу лежала выбеленная прядь. Поверх чёрной, шёлковисто блестящей рубашки с кокетливо расстёгнутым воротом лежала плоская золотая цепь. Я его заметила ещё издали, когда он замелькал в двух рядах от меня, возвышаясь над торговками немалым своим ростом. Я его заметила потому, что он был слишком не похож на всех, кто обычно ходит за продуктами на рынок.
— Годы не те, да и деньги зарабатывать надо, — продолжал он, и я вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть намерение, с которым он подошёл ко мне. — Деньги зарабатывать, семью кормить. У меня раньше своя фирма была, а потом кризис, то да сё… Сейчас вот экспедитором в ирландском ресторане работаю.
В подтверждение он потряс здоровой связкой лука-порея.
— Эх, молодость! — выдохнул потом. — Я должен вас непременно накормить. Вон там забегаловка одна есть, так себе, конечно, но приличная, меня там каждая собака знает. Сейчас мы туда зайдём.
Отчего-то мне не хотелось идти с ним есть. Я тянула время, ожидая Грана, наделась, что он придёт и кренделю этому в нашей компании откажет.
Но он не отказал. Мы втащились втроём с нашими рюкзаками в забегаловку, тип заказал еды, а себе ещё водки. Мы ели, он рассказывал о жизни.
— Вы повенчайтесь, — говорил, глядя Грану в глаза не мигая. Гран молчал и улыбался. — Повенчайтесь обязательно и с детьми не откладывайте. Они вам потом опорой станут. Я вот в девятнадцать лет женился, так мне сын уже помогает. А ещё дочка есть, маленькая, ах, какая у меня дочка!
Гран смотрел на него вполоборота, и улыбка его была косенькая. По ней я понимала, что он ни слову не верит, а так же, как я, пытается понять, к чему всё приведёт. А тип увлёкся и стал рассказывать об аварии, в которую они с семьёй попали: тёща его погибла, а эта самая дочка, любимый ребёнок, маленькая ещё девочка, стала заикаться, и он теперь не знает, как быть. Лицо его раскраснелось, и шея тоже, и тот кусочек груди, что виднелся из-под расстёгнутого ворота, был красный, а под скулой вспухла и пульсировала вена. Мы слушали молча. Когда уже доедали, он достал солидную пачку денег.
— Вот что, — сказал он, — я дам вам пятьсот рублей. Деньги всегда пригодятся в дороге.
Мы стали отказываться, как-то неуверенно, друг на друга оглядываясь, но мужик был в своих действиях твёрд. Пачка была из пятидесятирублёвых, он отсчитал десять, положил на стол. Оглядел нас.
— Меня Пётр зовут. Может, как-нибудь ещё меня вспомните, — сказал, хлопнул оставшуюся стопку и, не прощаясь, вышёл.
После паузы, достаточной для того, чтобы он скрылся, Гран поднялся и сказал негромко:
— Пошли.
Сгрёб деньги, схватил оба рюкзака наперевес и ринулся из кафе. Я с тоской глянула на нетронутую тарелку нашего кормильца — и забрала оставшиеся кусочки хлеба.
С рынка мы бежали. Уходили дворами и путали следы. Разменивали в киосках полтинники, покупая какую-нибудь мелочь. Гран постоянно оглядывался, был сосредоточен и стремителен. Но никто нас не настигал.
Мы покинули город так же спокойно, как въехали. И водитель иномарки, подобравшей нас, спрашивал, громко и усмешисто, куда мы и почему путешествуем таким образом.
— Я не могу вас понять, — говорил он. — Я вот комфорт люблю. Независимость.
— Так это и есть независимость, — отвечали мы. — Свобода. Идёшь, куда хочешь, спишь, где хочешь.
— Нет! Куда как лучше в своей-то машине.
— Собственность — это уже несвобода, — говорил Гран, и водитель смеялся.
У него был здоровый, чёрный джип, в котором было просторно, мягко и все звуки тонули в кожаной обивке салона бежевого цвета. Ехал он так, что асфальт не ощущался под колёсами вовсе и о заоконном пространстве удавалось забыть — проще говоря, он летел. В списке машин, о которых на трассе известно, что они не берут никогда либо в исключительных случаях, джипы стоят на первом месте. Но во всех правилах бывают исключения. Этот был как раз из них. На наш вопрос, куда и откуда он едет, он
