являла собой первый пример лицемерия. Он женился на женщине, которую, наверное, и не любил никогда по–настоящему, воспитывал ребенка, который родился «однажды вечером в субботу от бутылки». Даже огромный загородный дом обернулся для него больше головной болью, чем радостью. Джон с Синтией и малышом жили в комнате для прислуги на чердаке, а дом заполнили водопроводчики и электрики, топтавшиеся здесь с утра до ночи. Однажды Джон отдал свою старую гитару плотнику, и с этого момента началась жестокая борьба между плотником и прорабом, требовавшим отдать гитару для его детей. Спор закончился увольнением плотника, и особняк огласился рыданиями. После этого Джон заперся в своей комнате и старался больше ни во что не вникать.
В довершение всех сложностей мать Синтии, Лилиан Пауэл, решила переехать в Уэйбридж, и для нее сняли маленький домик в нескольких милях от Кенвуда. Миссис Пауэл была архитипичной тещей, хозяйственной и вездесущей. Она ежедневно приезжала в Кенвуд с рабочими и помогала присматривать за строительством и отделочными работами, а также за воспитанием Джулиана. Джон запрещал Синтии приглашать няню для Джулиана. Он упорно повторял, что «не допустит, чтобы его сына воспитывал чужой человек», и Синтия была при сыне большую часть времени. К счастью для нее, бывшие владельцы дома
оставили экономку Дороти Джарлет. Сердечная и доброжелательная Дот, как ее называли, приходила по утрам и помогала убирать и гладить. Когда стало ясно, что этой помощи недостаточно, Джон сдался и разрешил Синтии нанять супружескую пару, чтобы они готовили еду и делали всякую работу по дому. Муж приставал ко всем женщинам в доме, а жена в отсутствие Джона кормила Синтию и Джулиана гамбургерами. Их недавно разведенная дочь приехала к родителям и стала строить глазки Джону. Дот ненавидела кухарку и обвиняла в нечестности и мелких кражах. Довершал эту компанию грубоватый небритый шофер Джок, его вечно мятая одежда пахла сигарным дымом. Однажды сосед сообщил Синтии, что Джок ночует на заднем сиденье «роллс–ройса», припаркованного в квартале от Кенвуда. В конце концов повариха, рабочий и шофер были официально уволены через контору НЕМЗ.
Дом под руководством Партриджа начал приобретать должный вид, но Синтия так и не перестала верить в то, что она бы справилась лучше. «Партридж, превратив наш особняк в шикарный современный дом, получил, я уверена, весьма кругленькую сумму в банке. Он был очень красивым, но мама не могла противостоять соблазну покупать для нас всякую хозяйственную утварь, и по мере того, как шли месяцы, вещи создавали все более домашнюю атмосферу». В столовой стоял массивный белый деревянный резной стол с дюжиной антикварных стульев. Джон считал, что они выглядят так, будто их обгрызла злая собака. Главную спальню, которую Синтия считала слишком большой, чтобы чувствовать себя в ней уютно, перестроили из трех комнат меньшего размера. Оборудование для кухни было ультрасовременным и сложным, и пришлось пригласить специалиста, чтобы он прочитал Синтии и экономке лекцию о том, как им пользоваться. Но даже после этого Синтия ничего не поняла, единственное, что ей удалось освоить, это вафельницу. Джон как–то велел Кену Партриджу доставить еше какое–нибудь простое приспособление, потому что он по горло сыт вафлями.
Всего в нескольких милях от Кенвуда находился отель, где давно пропавший отец Джона Фреди Леннон работал мойщиком посуды Джон ежедневно проезжал мимо этого отеля по дороге в Лондон и обратно. Фредди так бы и не узнал о том. что его сын стал национальным достоянием, если бы не уборщица, работав–шая с ним вместе в отеле. Однажды она принесла фотографию Джона из газеты и сказала: «Если это не твой сын, Фредди, тогда я не знаю». На следующий день маленький человечек, похожий на бродягу, с редкими седеющими волосами появился у парадно–го входа в Кенвуд и представился как папа Джона.
Джон и Фредди вежливо побеседовали 20 минут, за это время Фредди успел раскритиковать стиль жизни Джона, его музыку и дом. Потом потребовал денег. Фредди прогнали, и он отправился в ближайшую редакцию газеты на Флит–стрит, став на один вечер звездой, радостно давая интервью о своем сыне за понюшку табака. Фреду даже удалось продать за 40 фунтов историю своей жизни в журнал «Тит Битс» и записать сингл со своей повестью «Такова моя жизнь». Маленькая компания звукозаписи, купившая сингл, посоветовала Фреду поставить коронки на зубы, если он хочет выступать публично. В конце концов он заплатил дантисту больше, чем заработал на карьере в сфере звукозаписи. После этого Фредди вновь ушел в небытие.
Зима 1965 года ознаменовалась тем, что Ринго стал последним битлом, нашедшим свою единственную девушку. Ринго вступал в роскошную жизнь с трепетом, присущим. водителю–новичку, только что получившему водительские права. Если остальные битлы по крайней мере научились заказывать в барах напитки с шикарными названиями или хорошие вина в ресторанах, Ринго все еще питался яйцами и чипсами в обед. Со своими щенячьими глазами и неуверенностью в себе он казался легкой добычей для любой секс–бомбы–блондинки, приближавшейся к нему. Какое–то время он встречался с модной моделью Вики Ходж, но друзья видели, что он выезжает с ней только под нажимом, и они вряд ли смогут поладить.
Девушка, с которой Ринго поладил, осталась в Ливерпуле. Маурин Кокс тщательно следила за всеми приключениями Ринго, решив, что не отдаст Ритчи так легко. 1 декабря 1964 года, когда у Ринго обострился хронический тонзиллит и его положили в университетский госпиталь, Маурин села в поезд и привезла ему мороженое. Она оставалась там до тех пор, пока он не поправился, и провела с ним в Лондоне Рождество. Вики Ходж отправилась отдыхать в Швецию.
Как всякая девушка–северянка, Маурин захомутала своего возлюбленного на северный манер — к середине января она забеременела. Ринго, как всякий добропорядочный северянин, сделал то, чего от него ждали. Однажды в три часа утра, ласковый и пьяный, он опустился на одно колено и сделал Маурин предложение под добродушные насмешки друзей. Они поженились 11 февраля и провели короткий медовый месяц в доме Дэвида Джекобса в Брайтоне, а затем вернулись в маленькую квартирку на первом этаже, которую сняли в северной части Оксфорд–стрит. Через несколько дней вход со стороны улицы осадили фанаты. Поэтому Ринго приходилось вскарабкиваться на раковину и вылезать через маленькое окошко на другую сторону. Так долго не могло продолжаться. Он попросил Кена Партриджа найти для них квартиру, а сам уехал сниматься в новом фильме о «Битлз». У Кена было всего четыре недели на поиск и оформление новой квартиры.
Маурин проявила больше снисходительности к работе Партриджа, чем Синтия. Приехав из своего временного пристанища со старым плюшевым медведем и дорожной сумкой в руках, она переходила из комнаты в комнату, растерявшись от вида роскошной квартиры, которая теперь должна была стать ее новым домом.
В конце зимы 1965 года битлы начали работу над своим вторым фильмом под рабочим названием «Восемь рук обнимают тебя». Его съемки обошлись втрое дороже, чем съемки «Тяжелого дня», и заняли вдвое больше времени, но фильм получил лишь треть откликов в прессе. Сюжет оказался слабо разработанным, прослеживалась тщетная попытка повторить первый успех. Окончательный сценарий был написан Марком Беймом и Чарльзом Вудом и назывался «Помогите!». Глупейший сюжет вращался вокруг сумасшедшего ученого и секты индуистов, охотящейся за ценным кольцом, которое почему–то оказывается на пальце у Ринго.
Все, кто был занят в фильме «Помогите!», замечали, что с ребятами что–то не то. Их продолжительные хихиканья и периодические отлучки в костюмерную не оставляли сомнений в том, что происходит. Семена, посеянные Бобом Диланом прошлым летом, теперь расцвели в четырех насквозь пропитанных зельем головах. Эффект от марихуаны и самого Дилана очевиден в песнях, написанных для фильма «Помогите!». Две песни представляли особый интерес. Одна из них, сочиненная Полом, стала откровением для публики. Это произошло летом 1965 года, когда заканчивались съемки фильма. Как–то утром Пол, встав с постели, направился к пианино и написал песню в один присест. Он сочинил музыку под «Шалтая–болтая», подобрал нужные слова и назвал песню «Вчера». Пол любит говорить, что это чудесное творение, оно, как яйцо — без швов и изъянов. Песня понравилась не только фанатам «Битлз», но и пришлась по вкусу людям всех возрастов и склонностей.
Другая песня на стихи Джона была названа так же, как и фильм. Никто не обратил внимания на весьма примечательные стихи — жалобный крик одиночества и отчаяния, звучавший громче, чем в
