Он опустился на стул, но и после этого не прекратил двигаться. Схватился сперва за перечницу, потом за солонку, затем начал нервно комкать в руках салфетки.
— Хорошо, давай поговорим.
— Отлично. — Она села напротив и положила руки на стол, словно послушная ученица. — Я начну первой. Мне понравился наш поцелуй.
Лайам прикрыл глаза.
— Боже, — простонал он, — я так и думал, что ты не станешь облегчать мне жизнь!
— Не понимаю, о чем ты, — заметила она. — В чем проблема? Мы с тобой поцеловались. Мне это понравилось. Как тебе — не знаю.
— Черт возьми, мне это совершенно не понравилось!
В первое мгновение эти слова больно ударили Марисалу — но тут же она поняла, что Лайам лжет. Вот глаза его — те говорят правду.
Она рассмеялась, гордо вскинув голову.
— Врешь. Тебе это понравилось не меньше, чем мне, — может быть, даже больше.
Лайам закрыл лицо руками.
— Да. Ты права. Мне было чертовски хорошо. Но я не должен был этого делать. И сейчас мне стыдно за свою слабость. — Он шумно вздохнул и прикрыл глаза. Открыв их снова, уставился на кухонную дверь и не отрывал от нее глаз в продолжение всей своей речи. — Мара, я не думаю о тебе как о женщине. Ты для меня — ребенок. Маленькая девочка. Сестренка. Я должен заботиться о тебе, а не использовать тебя в своих интересах. И, уж конечно, не набрасываться на тебя с поцелуями. — Лайам наконец решился взглянуть ей в глаза. — Я люблю тебя, малышка, но люблю иначе.
Он не думает о ней как о женщине… Марисала готова была, если нужно, спорить с ним всю ночь — но этот аргумент не приходил ей в голову.
— Прости, если я заставил тебя поверить…
Но Марисала прервала его. Сейчас она хотела одного — чтобы этот разговор поскорее закончился.
— Не надо. Тебе нет нужды извиняться. Я ни во что такое не поверила. То есть… — Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. Как ни странно, это ей удалось. — Я просто хотела сказать, что этот поцелуй был чем-то особенным. И для тебя, и для меня.
Лайам кивнул. Глаза его оставались непроницаемыми.
— У нас с тобой в жизни было немало «особенного».
Марисала тоже кивнула и поднялась с места. Щенок поднял голову. Марисала присела и погладила собаку.
— Увидимся утром. — И она пошла к дверям, унося под мышкой газетные листы.
— Подожди, — окликнул Лайам, вставая. — Только что вспомнил: завтра с утра мне нужно будет съездить в город. Ты спи спокойно, а квартиру мы поищем после обеда.
Как он может, разбив вдребезги все ее мечты, говорить с ней таким ровным, дружеским тоном? Ей хочется лечь и умереть — а он строит планы на завтра!
— Хорошо, — пробормотала она. — Спокойной ночи.
Марисала поднялась по лестнице к себе в спальню. Ей хотелось плакать, в груди что-то мучительно ныло. Если бы Марисала не знала, что ее теперешние чувства к Лайаму основаны лишь на дружбе и физическом влечении, она подумала бы, что синеглазый журналист снова разбил ее сердце.
— Не лучшее место для жилья.
Марисала оперлась о капот и подняла глаза на Лайама.
— То же самое ты сказал о предыдущей квартире.
— И эта ничуть не лучше.
— А по-моему, не так уж плоха.
— Из окна гостиной открывается вид на кирпичную стену. А если высунуть руку в окно, можно ее и пощупать. Входная дверь не запирается — входи кто хочет.
— Я почти четыре года прожила в джунглях, — напомнила ему Марисала. — В сравнении с теми местами, где мне случалось ночевать, квартира вовсе не плоха.
— Если ты поселишься здесь, я с ума сойду от беспокойства, — решительно ответил Лайам, залезая в машину. — Спать перестану. Какой там номер у следующего дома?
— Пять-тридцать два. Хозяина можно найти во второй квартире.
Марисала взглянула на Лайама, отметив глубокие складки на лбу и усталые, припухшие глаза. Он мало спал этой ночью: Марисала проснулась и услышала, как он ходит по комнате взад-вперед.
Может быть, ему снились кошмары? Если так, ей тоже. Испытания, выпавшие на ее долю, преследовали девушку и по сей день. Но она по крайней мере не провела полтора года в тюрьме, где Лайам подвергался всем мыслимым и немыслимым мучениям! Марисала видела у него на спине шрамы, оставленные плетьми палачей. Один Бог знает, какими шрамами покрыта его душа…
А ведь у нее и своих достаточно.
В свежевымытом окне машины Марисала поймала свое отражение со знакомым серповидным шрамом на виске. В тот раз ей крупно повезло. Ее задело шрапнелью: несколько сантиметров выше — и осталась бы без глаза. А если бы Марисала чуть повернула голову, пуля вонзилась бы прямо в висок — а это верная смерть.
Но теперь, разглядывая шрам в стекле автомобиля, Марисала понимала, что он и вправду уродует ее тонкое лицо. Она всегда с негодованием отвергала дядюшкино предложение сделать пластическую операцию — но Лайам, кажется, отнесся к этой идее с полным пониманием.
Может быть, именно шрам на лице делает ее некрасивой и непривлекательной для Лайама?
Вместе они поднимались по ступенькам трехквартирного дома. Марисала косилась на Лайама — но зеркальные темные очки скрывали его глаза и делали лицо совершенно непроницаемым.
— Знаешь, — заметил Лайам, — после этой беседы мы поедем в квартирное агентство, и пусть они найдут тебе нормальную квартиру.
— Но мне придется заплатить стоимость полумесячной аренды.
— Я заплачу, — коротко ответил Лайам. — Заплачу за все, чтобы ты поскорей нашла себе жилье.
Матерь Божья, как же ему не терпится от нее избавиться! Лицо Марисалы было спокойно, но в душе кипели обида и горечь. Что сталось с их давней дружбой? Что стало с человеком, который когда-то не побоялся доверить ей свою жизнь? И кто — этот усталый и мрачный незнакомец, что стоит сейчас перед ней?
— Да, хотелось бы поскорей устроиться. Ведь в понедельник начинаются занятия.
Голос ее дрогнул и сорвался. Лайам бросил на нее быстрый взгляд. Он не сказал ни слова, но Марисала поняла: он знает, как жестоко ранил ее своими словами.
Лайам позвонил в дверь и заговорил снова: голос его звучал мягче, словно он пытался извиниться.
— Сегодня мы посмотрим расписание, потом походим по университету и найдем твою аудиторию.
— Тебе вовсе не надо…
— «Не надо обо мне беспокоиться»? Знаю. — Лайам попытался улыбнуться, но улыбка его тут же погасла. — Видишь, я уже смирился с твоим упрямством. Но потакать ему не собираюсь.
— Хочешь сказать, что тебе очень хочется бродить со мной по университету? — спросила Марисала. Затем, помолчав, добавила: — Судя по твоему виду, тебе сейчас хочется одного: добраться до дома и лечь в постель.
— Я плохо спал этой ночью.
От этих слов, произнесенных нарочито небрежным тоном, гнев Марисалы испарился, сменившись
