все то же самое спокойно, без крика.
— Ну нет! — упрямо ответила Марисала. — О таких вещах надо кричать на весь город!
Лайам почувствовал, что в нем закипает гнев.
— Есть время говорить и время молчать, — ответил он, из последних сил стараясь говорить спокойно.
— И время кричать в полный голос, — возразила Марисала.
— Твои слова прозвучат сильнее, если ты произнесешь их тихо и спокойно. Пойми, иногда крик бесполезен. Бесполезно кричать на Сантьяго — он все равно тебя перекричит. И на меня. Потому что я внимательно выслушаю, даже если ты будешь говорить шепотом.
— А мне нравится кричать! И знаешь, если ты снова потащишь меня в магазин, я еще не так заору!
— Марисала, ты специально выводишь меня из себя! — взорвался Лайам. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу добиться!
— Знаю. Ты хочешь, чтобы я молчала, когда внутри все надрывается от крика. Улыбалась, когда хочется плакать. Прятала все свои чувства и никогда никому их не показывала. Короче говоря, чтобы я стала такой, как ты. — В голосе ее слышалось настоящее презрение. — И кричала только во сне!
Лайам не отвечал. Да и что он мог ответить?
Марисала решительно пошла к машине.
— Отвези меня в какой-нибудь недорогой универмаг, — сказала она, не оборачиваясь, — и я попробую еще раз.
Лайам молча сел на свое место, завел мотор и направил машину в район дешевых магазинов.
«Время кричать в полный голос».
«Ты кричишь только во сне».
«Она права. Помоги мне, Боже, она во всем права!»
Лайам не мог припомнить, когда в последний раз повышал голос в гневе или раздражении. А вот от страха он кричал каждую ночь.
— Что сделал Гектор?
Марисала скинула сандалии и, если бы не сильная рука Лайама, бросилась бы босиком прямо к Эвите. Впрочем, Лайам тут же отпустил ее, словно обожженный этим прикосновением.
— Гектор нашел работу, — ответил Лайам вместо Инес. — Его нанял какой-то пейзажист из Бруклина.
— На полный рабочий день, — добавила Инес, поудобнее пристраиваясь на стуле.
— Фантастика! — воскликнула Марисала.
— Еще бы! — ответил довольный Лайам, словно это была целиком его заслуга.
На глазах у Инес выступили слезы.
— Он не мог найти работу, потому что у нас не было ни адреса, ни телефона. Если бы не вы… — Она улыбнулась сквозь слезы. — Как нам повезло, что мы встретили вас!
Лайаму стало неловко, и он попытался снять смущение шуткой.
— Нам тоже. Подумайте, ведь Марисала могла бы привести в дом какого-нибудь бандита, а он бы нас ограбил или зарезал во сне!
— Тебя это не должно беспокоить, — едко заметила Марисала, — ты ведь почти не спишь.
Лайам присел на корточки, чтобы почесать Эвиту за ухом.
— А тебя охраняет свирепый сторожевой пес.
Как и ожидал Лайам, слезы на глазах у Инес мгновенно высохли, и она захихикала.
Марисала пригладила длинный подол своего нового платья и повернулась кругом, чтобы Инес увидела обновку со всех сторон.
— Четырнадцать долларов девяносто пять центов — представляешь? И, по-моему, очень неплохо.
— А тебе как кажется, Эвита? — спросил Лайам у щенка. — Как ты думаешь, если в ресторане или в гостях кто-нибудь спросит у Марисалы, сколько стоило ей это платье, сможет она увильнуть от ответа? Думаешь, да? А по-моему, нет. Она встанет во весь рост и объявит на весь ресторан: «Четырнадцать долларов девяносто пять центов!»
Марисала смерила его убийственным взглядом.
— По-твоему, я вообще не способна, как ты говоришь, «вести себя прилично»?
— Поверю, только когда увижу. Хотелось посмотреть на тебя на благотворительном балу — но ладно, если ты сама считаешь, что не справишься…
— Мне же не нужно будет идти на бал с Сантьяго! Может быть, сначала отработаем ужин?
Лайам улыбнулся.
— Верно, бал исключен. Ты же не сможешь найти себе вечернее платье за двадцать баксов!
— А тебя не смущает, что твой галстук стоит вчетверо дороже моего платья?
— И об этом она тоже объявит на весь ресторан, — пожаловался Лайам Эвите.
— В четыре раза! — возмущенно повторила Марисала. — Черт-те что! Какой-то римский патриций времен упадка!
— Верно, верно. Патриций. Так меня еще в школе дразнили. — Лайам в последний раз погладил Эвиту и поднялся. — А теперь пошли.
— Поздравь от меня Гектора, когда он вернется, — попросила Марисала Инес.
— Обязательно, — улыбнулась та.
— И скажите, чтобы сегодня он ничего не готовил, — добавил Лайам. — Я закажу на дом обед из ресторана. Такое событие стоит отпраздновать!
— Вы так добры… — пролепетала Инес, и на глаза ее вновь навернулись слезы.
Даже у Марисалы подозрительно защипало глаза.
— Лайам, какой ты милый! — тихо сказала она.
— Я же патриций времен упадка!
— Ага. И при этом очень милый. Чего еще желать от мужчины, который пригласил меня на свидание?
— Наш ужин — не свидание, — возразил Лайам. — Просто еще один урок хороших манер.
Марисала улыбнулась ангельской улыбкой.
— Отлично. Может быть, на этот раз ты хоть чему-нибудь научишься?
Не дожидаясь его ответа, она выскользнула за дверь.
— Ты не знаешь, что значит «правило большого пальца»? — Марисала сидела за столиком напротив Лайама, и свеча озаряла ее лицо причудливой игрой света и теней.
— Конечно, знаю, — ответил Лайам. — Так говорят, когда речь идет о чем-то обычном, всем хорошо известном.
Он наконец решился поднять на нее глаза. Действительно, они ужинали вместе, и не смотреть на свою даму было просто невежливо. Тем более — во время спокойной, приличной и цивилизованной беседы.
И слава Богу, что беседа текла так спокойно. Лайаму не приходилось смотреть на Марисалу больше одного раза в пять минут.
— А ты знаешь, откуда возникло это выражение? — продолжала расспросы Марисала.
Зелено-голубое платье с пышной юбкой совершенно ее преобразило. Но особенно поразило Лайама то, с какой грацией и изяществом носила Марисала этот совершенно непривычный для себя наряд.
Посетители за соседними столиками, официанты, даже метрдотель маленького итальянского ресторанчика — все они поглядывали на нее.
Даже татуировка на обнаженном плече не портила Марисалу — лишь придавала ей экзотичности.
Она по-прежнему смотрела на него, ожидая ответа — ах, черт, ведь Лайам, засмотревшись на нее, забыл вопрос!
