Одна стена нашей спальни граничит с длинной узкой комнатой, и я прошла в нее. С самого начала, когда мы только купили дом, я устроила в ней мою собственную комнату. У нее были такие необычные размеры и форма, что трудно было представить, для чего она использовалась раньше, но я превратила ее в удобную гостиную, мое личное убежище, где я сидела и размышляла, слушала музыку, смотрела телевизор или читала.
Из-за ее необычных размеров и формы я выкрасила ее в белый цвет, слегка добавив в краску зеленого. Светлый, цвета зеленого яблока, ковер подходил к бело-зеленому клетчатому материалу, который я подыскала для обивки всей моей мебели в этой комнате: дивана и кресел. Вдоль одной стены были расположены книжные полки от пола до потолка; красивые фарфоровые лампы украшали два столика, которые были накрыты бледно-зелеными шелковыми салфетками; столы стояли по обе стороны дивана. На стене висели некоторые мои акварели, а над диваном висел портрет близнецов, которых я писала маслом два года тому назад. Другой портрет маслом — Эндрю — занимал почетное место над каминной доской, и, таким образом, мой муж и мои дети всегда составляли мне здесь компанию, улыбаясь мне из своих позолоченных рам.
В итоге получилась очаровательная комната в бледно-зеленых тонах, приятная и приветливая, в которой очень много солнца в послеполуденное время благодаря тому, что окна ее выходят на юг. Кроме того, она дает ощущение спокойствия, особенно в такое время дня, когда солнце только что село и начинают спускаться сумерки. Это один из моих любимых уголков «Индейских лужаек», и, как и весь остальной дом, я декорировала свою гостиную с любовью.
Сидя перед деревенским французским бюро, я подвинула к себе телефон и набрала номер нашей квартиры в Нью-Йорке. Коротко поговорив с Дианой, я пожелала детям спокойной ночи, сказала им, что увижу их завтра утром, и повесила трубку.
Поднявшись, я подошла к дивану и вытянулась на нем, взяв книгу, которую читала. Это были два романа в одном томе — «Шери» и «Конец Шери» Коллет; мне всегда нравились ее книги, и недавно я начала ее перечитывать. Я быстро нашла место, на котором остановилась, предвкушая, что сейчас еще раз погружусь в жизнь, созданную воображением этой писательницы.
Я прочитала всего пару страниц, когда услышала звук автомобиля на подъездной аллее. Отложив книгу, я встала и поспешила к окну, взглянув на старинные часы, стоявшие на каминной доске. «Кто бы это мог быть?» Очень немногие приезжают ко мне без предупреждения, особенно по вечерам.
Хотя яркое летнее небо затянулось дымкой, было еще светло, и, к моему большому удивлению, я увидела Эндрю, выходящего из машины с портфелем в руке. Я опустила кружевную занавеску, выбежала из комнаты и сломя голову помчалась вниз по лестнице.
Мы встретились в длинном коридоре при входе и остановились, глядя друг на друга.
С ним был его багаж, и я воскликнула:
— Ты приехал прямо из аэропорта! — Я не могла скрыть своего удивления. Его приезд был так неожидан.
— Совершенно верно, из аэропорта, — ответил он, не спуская с меня глаз.
Я посмотрела на него, пытаясь разглядеть его лицо и понять, в каком он настроении: сердит ли еще на меня или нет. И не увидела в его лице ничего, кроме любви и теплоты, и тут же поняла, что между нами все в порядке.
Не спуская с него глаз, я спросила:
— А как же Джейми, Лисса, твоя мама и Дженни? Как они сюда доберутся?
— Я договорился насчет машины с шофером, который заедет за ними завтра утром, очень рано, — объяснил он и направился ко мне. Он обнял меня, прижал к себе крепко. — Знаешь, я представил себе вечер с моей женой.
— О, я так этому рада! — воскликнула я, теснее прижимаясь к нему.
Так мы и стояли несколько секунд, прижавшись друг к другу и не говоря ни слова. Затем я сказала спокойно:
— Мне жаль, что я плохо отозвалась о Джеке Андервуде, или, скорее, о его подруге. Я ничего не имею против, если они приедут на праздник, правда, Эндрю.
— Я тоже был мелочным, Мэл. В любом случае, оказывается, Джек не может приехать. Он должен лететь по делу в Париж, а Джина и не думает о том, чтобы приехать к нам без него. Послушай, мне жаль, что мы поссорились. Это целиком моя вина.
— Нет, моя, — возразила я, будучи в этом совершенно уверена.
— Моя, — настаивал он.
Мы отодвинулись друг от друга, понимающе глядя друг на друга, и рассмеялись.
Наклонившись ко мне, Эндрю нежно поцеловал меня в губы, затем взял мою руку и сказал:
— Давай чего-нибудь выпьем, не возражаешь? — С этими словами он слегка подтолкнул меня в направлении кухни.
— Прекрасная мысль, — одобрила я и широко улыбнулась, довольная, что все складывается так, как и должно быть между нами, и мы сможем провести в кои-то веки вечер наедине.
Придя в кухню, Эндрю сбросил свой пиджак, развязал галстук и бросил вслед за пиджаком на стул. Я достала лед из морозильника и приготовила два высоких стакана водки с тоником и долькой лимона и протянула один ему.
— Твое здоровье, дорогая, — сказал он, чокаясь со мной.
— Твое здоровье, — ответила я и бросила влюбленный взгляд поверх своего стакана. Потом подмигнула ему.
Он засмеялся, потрепал меня по щеке и предложил:
— Пойдем сядем на площадке перед террасой.
— Там немножко душновато, — ответила я, но потом, увидев, как вытянулось от разочарования его лицо, добавила: — Ой, почему бы и нет, сад такой красивый в это время дня.
— Моя бабушка обычно говорила про этот час «темь падает», — заметил он, когда мы шли через застекленную террасу к площадке. — Так говорили в тех краях, где она жила. Знаешь, мать моей мамы родом из Глазго, а после она переехала в Йоркшир, когда вышла замуж за дедушку Ховарда. Вот почему она одевала мою маму в детстве в платья из шотландки, а затем и меня. — Он хмыкнул. — Ей нравилось, чтобы я носил килт, спорран и маленький бархатный черный жакет. Она всегда покупала шотландку цветов одежды сифортских горцев. Видишь ли, ее отец, мой прадед, был из клана Сифортов.
— Да, ты мне рассказывал о своих шотландских предках раньше, — сказала я, посмотрев на него через плечо.
Он широко улыбнулся мне.
— О прости меня, по-моему, у меня дурная привычка повторять семейные истории.
— Это не дурная привычка, — заметила я. — Просто привычка, и я ничего против нее не имею.
Выйдя наружу, мы устроились за круглым столом, стоявшим под большим белым парусиновым зонтом; мы обычно ели за этим столом в летнее время. Мы потягивали коктейль и некоторое время молчали; нам было приятно вместе помолчать, как это бывает у людей, состоящих в счастливом браке; мы были просто рады побыть вместе. Мы не нуждались в словах. Мы общались без них, как всегда. Мы с Эндрю часто находились на одной и той же волне, и он иногда говорил что-то, о чем я подумала только несколько секунд до этого, или наоборот. Я находила это сверхъестественным.
Снаружи не было так изнуряюще жарко, как я ожидала теперь, когда солнце село. Хотя воздух был насыщен ароматами, сквозь деревья дул легкий ветерок, который шевелил листья, все остальное было неподвижно, так спокойно, как это всегда было на вершине нашего прекрасного коннектикутского холма.
Лужайка, раскинувшаяся от стены площадки с этой стороны дома, спускалась к группе деревьев, за ними были болотистый участок и плотина бобров. Над группой деревьев и над водным пространством возвышалось предгорье Беркшира, покрытое плотной массой деревьев такого темно-зеленого цвета, что в этот предвечерний час они казались черными под летним небом, уже полностью потерявшим свою голубизну, которая сменилась дымчато-серым цветом, обрамленным розово-лиловыми разводами с антрацитовым оттенком; с другой стороны по краю этих отдаленных холмов тянулись желто-красные полосы.
