— Нет, примерно так же. В последнее время я немного читал. Но собираюсь это прекратить это занятие.
— Что вы имеете в виду?
— О, как прошлой ночью. Большую часть ночи я провел, читая новую книгу Гроцета, знаете 'Современная практика интенсивной психотерапии'. Довольно хорошая книга, но на самом деле он просто повторяет одни и те же всем давно известные вещи. К утру я осилил две трети, заработал головную боль и ощущение скуки. Гроцет пишет так, как будто все продумал, но я спрашиваю себя: что он стал бы делать с такой закоренелой пассивно-зависимой пациенткой, как миссис Кановски?
— Вы часто читаете так поздно?
— В колледже это вошло у меня в привычку, но в последнее время я делаю это не часто.
— Должно быть, вы ищете что-то.
— Нет, или, полагаю, да. Я несколько неудовлетворен тем, как протекает моя практика. Я думал о том, чтобы попросить вас о супервизии, но это было бы неудобно совмещать с психотерапией.
— Угу.
— И, кроме того… Ну, мне неприятно это говорить, потому что вы действительно много для меня сделали. Но…
— Это 'но' действительно, вероятно, беспокоит вас.
— Да. Дело в том, что я действительно чувствую, что вы помогли мне сильно измениться, и мои отношения с Тимом теперь, разумеется, стали лучше, и…
— Но существует еще большое 'но', и, кажется, вы колеблетесь, выражая его.
— Да. Дело в том, что, хотя я, разумеется, намного больше соприкасаюсь с самим собой, и это хорошо, я не уверен, что то, с чем я соприкоснулся, так уж хорошо. Конечно, это не ваша вина. Дело в том, что в последнее время я так подавлен, и…
— И, кажется, ваше состояние не собирается изменяться.
— Да, полагаю, да.
Прозвенел звонок, и Хол начал подниматься. Время для окончания сеанса было неудачное.
— Хол, я знаю: вам трудно было сказать это. Я действительно хочу, чтобы мы вернулись к нашему разговору.
— Разумеется, Джим, не беспокойтесь. Вероятно, это временно.
Хол ушел, а я расстроился. Действительно ли он в плохом состоянии? Действительно ли, помогая ему прорваться к своему субъективному центру, я подтолкнул его к этой депрессии? Насколько она глубока?
Глубоко похороненные мысли и чувства, которые мы прячем от себя, боясь узнать самих себя и быть самими собой, появляются в сознании неожиданно. Некоторые из них болезненны, некоторые пугают, а некоторые наполнены горечью разочарования. Многие, встречаясь с этими бывшими узниками наших внутренних концлагерей, протестуют против их освобождения. Лучше не знать; лучше оставаться без них, утверждают они. Но жизнь сама по себе становится неполной и бесцветной, если мы не осмеливаемся взглянуть в лицо самой сущности своего бытия. Боль Хола и его чувство бессмысленности пугали и его, и меня, но я был убежден: единственный способ для Хола обрести свою собственную витальность состоит в том, чтобы пройти через подлинную конфронтацию с этими чувствами и включить их в свое внутреннее жизненное осознание.
Это случилось за несколько месяцев до того, как Хол снова обрел неутомимость в работе.
— Возможно, мне нужно вернуться в Центр последипломного обучения и прослушать несколько действительно толковых тренингов по групповой терапии. Я часто думаю о том, что не получаю достаточно пользы от своих групп. Когда я читаю о том, что они делают в Центре, мне кажется, они знают, что делают. Вы знакомы с их последними докладами…
Слушая Хола, я ощутил в его поисках больше заинтересованности, — в том, как он постоянно просматривал книги и журналы, добросовестно посещал занятия и лекции. И все-таки в этом чувствовалась неполноценность и фрустрация. Он по-прежнему был несчастен, думая о работе, к которой самоотверженно готовился столько лет и которая теперь так или иначе занимала большую часть его времени. Неудивительно, что позднее на этом же сеансе Хол заметил:
— И поэтому я думал о том, чтобы перейти целиком к исследовательской работе или преподаванию, или иногда… У меня возникали такие мысли, что… ну, может быть, мне заняться преподаванием. Я имею в виду, что у меня хорошее место в колледже, и, думаю, я смог бы получить там полную ставку, и затем, быть может… Это могло быть довольно привлекательно — иметь умеренную учебную нагрузку и оставлять какое-то время для размышлений и…
— Хол, что с вами происходит? Кажется, вы не можете дать волю своим мыслям. Вы как будто выдыхаетесь, перебиваете себя…
— Нет, не знаю. Полагаю, я просто не уверен или что-то в этом роде. Я спрашиваю себя… — Он замолчал, не договаривая.
— Вы не хотите говорить?
— Что? О, нет, ну, в самом деле, нет. Я слишком много топчусь на одном месте. В любом случае, это все несерьезно, и не стоит тратить на это время. Кроме того, я бы действительно хотел вместе с вами подумать об идее полного перехода к преподаванию. Я знаю, что вы…
Но тон Хола заставил меня снова перебить его:
— У меня такое впечатление, Хол, что эта идея, о которой вы не хотите говорить, доставляет вам много беспокойства, хотя вы и говорите, что это несерьезно.
Теперь пауза перед его ответом была очень длинной. Он, очевидно, боролся с собой, и когда наконец заговорил, его слова звучали медленно и с большим напряжением.
— Хорошо. Буду с вами откровенен, но я хочу, чтобы вы знали: это просто одна из тех мысленных фантазий, которые бывают у всех. Я просто подумал о том, чтобы прекратить, вот и все. Ничего особенного, правда.
— Прекратить, Хол? — Я настаивал.
Было крайнее раздражение — или отчаяние? — в его голосе, когда он ответил.
— Да, прекратить, понимаете? Просто прекратить. Прекратить работать, заниматься психологией, прекратить все.
— Все?
В этот момент его голос стал совсем слабым. Борьба, казалось, прекратилась так же быстро, как и вспыхнула.
— Все вообще — прекратить жить.
В моем кабинете стало очень тихо.
Мое внутреннее напряжение странным образом спало. Не то, чтобы я сомневался в серьезности суицидальных импульсов Хола. Когда я думал об этом, я был крайне встревожен ими. Он собирался сделать это. И он спокойно мог это сделать. Я не мог этого недооценивать. Нет, странное облегчение стало результатом завершения. Каким-то образом последние пять или шесть недель я чувствовал присутствие в Холе какой-то угрозы, и никак не мог понять, в чем она заключалась. Я не мог даже найти подходящих указаний в том, что он говорил мне, чтобы проверить свою интуицию. Теперь все это обнаружилось. Хол размышлял о самоубийстве. И размышлял очень серьезно.
Я молчал, занятый собственными мыслями. Хол первый очнулся от задумчивости.
— Я не собирался пугать вас, Джим. Я не намерен делать ничего прямо сейчас.
— Если это когда-нибудь случится, я постараюсь, чтобы ни вы, ни моя семья, ни кто-либо другой… не были замешаны. Я знаю, что это значит для терапевта, если пациент кончает жизнь самоубийством. Фактически я не хотел говорить вам. Вы просто сл
— Возможно, вы их плохо скрывали, потому что хотели, чтобы я знал.
— Ну, да, может быть, но…
— Вам сейчас очень одиноко.
— Да. Но я могу это выдержать. Его подбородок задрожал, но он пытался сохранить спокойное и
