изгнанный со своей родины за убийство. Когда-то он был любимцем Миноса, а теперь, пожалуй, вся окружающая его дворцовая роскошь — лишь великолепие золотой клетки. За все, увы, приходится платить. За все...
В то самое время, когда двое путников пересекают Трахинские горы, обсуждая законы человеческой жизни и тонкости географии обитаемого мира, непроницаемая сероглазая богиня проходит через поле выигранной с ее помощью битвы. Таких битв было много в прошлом, и будет еще больше в будущем, а поэтому, закрыв свое сердце состраданию и жалости, она очень спокойно перешагивает через трупы, едва ли замечая их, и задумавшись... интересно, о чем?
Путь к ущелью, откуда, отбиваясь от преследователей, отходила минийская пехота, усеян павшими. В самом ущелье скучено настоящее месиво из переломанных колесниц, между которыми бьются умирающие кони. Это была не столько битва, сколько бойня, под градом камней и стрел колесницы беспорядочно смешались, путая упряжь, цепляясь колесами и дышлами, обезумевшие лошади сбивали с ног людей, и из всадников уцелели лишь те, кто, вырвавшись из ущелья, присоединился к пехоте. Эргин погиб одним из первых.
Никем не замечаемая, и потому избавленная от обременительного людского поклонения, богиня- воительница идет туда, где ожидают ее собственные кони. Ликующие люди вокруг нее поглощены обычными заботами победителей: роются среди обломков, раздевают мертвых и спорят из-за каких-то мелочей. Почему, мельком приходит ей в голову, людей заботят только мелочи?
Обнаженный труп Эргина выброшен на дорогу. Сделав пару настороженных кругов и готовый вновь взлететь, на него приземляется стервятник, как шутит рыжеволосый носитель львиной шкуры, самая праведная из птиц, не убивающая даже самых слабых. Что-то радостно проклекотав, он выклевывает глаза мертвому царю.
Ноги человека в углях горящего костра. Человек кричит.
— Пока хватит, — произносит предводитель отряда, пришедшего в эту страну из-за западных гор.
Несчастного выдергивают из огня. Пахнет паленым мясом.
Дюжина собравшихся вокруг костра воинов смотрят то на жертву, то на своего предводителя, в доспехе которого блестит не только медь, но и золото. Это далеко не старый человек предельно мужественного вида — если считать признаком мужественности свирепый взгляд, густые брови, широкие скулы и длинные взъерошенные волосы, больше похожие на львиную гриву.
— Ну? — спрашивает он.
— Я все сказал, господин! — обожженный стонет. — Мы вчетвером пасли в горах стадо. Остальные ушли в Орхомен.
— Врет! — произносит кто-то. — Так уж все помчались в Орхомен — женщины, дети, коровы и куры, позабыв в горах только этого дурака и дюжину коз!
Предводитель кивает:
— Придется повторить. В огонь его!
Его отряд вторгся в беотийские пределы этим утром. Первая же минийская деревня оказалась безлюдной, так что выслав пару колесниц на разведку к Орхомену, предводитель устроил облаву. Пущенные по следу собаки быстро нашли загнанное в горную лощину стадо коз. Ободранные туши уже поджариваются на лагерных кострах. Что касается пастуха, то он не желает проворством языка искупить неповоротливость ног. Его снова волокут к огню, когда прибегает наблюдатель с ближайшего холма.
— Со стороны Трохинских гор, — докладывает он, — идет отряд. Колесницы и пехота.
— Сколько?
— Они слишком далеко.
— Устроим засаду? — предлагает кто-то.
— Поздно, — отвечает предводитель. — Им уже виден дым костров.
И протягивает руку за шлемом, сделанным из скрепленных полосами меди кабаньих клыков.
Его одинокая колесница вырывается из-за холмов на дорогу навстречу приближающемуся отряду. От того тоже отделяется запряжка. Колесницы останавливаются, сохранив дистанцию, равную одному броску копья.
— Я Мелеагр, сын Ойнея из Калидона! — кричит предводитель в шлеме из кабаньих клыков.
Его несостоявшийся противник сдвигает на затылок закрывающий лицо шлем:
— Я Адмет, царь Фер! — называет он себя согласно обычаю. — Что привело тебя в этот край, Мелеагр?
— Я явился на помощь Алкиду, как друг его и союзник! — объявляет сын этолийского царя.
— Тогда у нас нет поводов к вражде — я здесь по той же самой причине!
Соскочив с колесниц, вожди с улыбкой протягивают друг другу руки.
Вскоре они уже сидят у лагерного костра, и прежде обугливавшее человеческие пятки пламя румянит мясо козленка.
— Не слишком опрометчиво это пиршество на чужой земле? — интересуется Адмет, царь ферский.
— Как видишь, меня трудно застать врасплох.
— Если нагрянет Эргин, за его коз придется платить нашими головами.
— Взыщет за них на берегу Стикса, — усмехается Мелеагр. — Забыл тебе сказать, сегодня утром Алкид устроил ему засаду. Странно, как мог так глупо погибнуть такой бывалый воин. Судьба! Остатки его людей заперлись в Орхомене.
— Бедняга Эргин! — со странным выражением произносит Адмет.
— Ты помнишь его?
— Еще бы! Мы гребли, сидя на соседних скамьях. Там, на «Арго», мы все были как братья, и кто мог предсказать, что нам придется разделиться на друзей и врагов. Похоже, однако, наша помощь Алкиду уже не нужна?
— Разве? А кто же поможет ему взять Орхомен? И разгромить Пирехма, который так и не успел соединиться с Эргином? Завтра свидимся с Алкидом.
— Заметь, я всегда верил в него!
— Еще бы! Но надо сказать, в этой счастливой битве он потерял своего отца... Имею в виду Амфитриона.
— Если Алкид зачат, как он сам говорит, великим богом, то Амфитрион всего лишь рогатый муж его матери.
Мелеагр, смеясь, пожимает плечами:
— Согласись, однако, что эта путаница идет лишь на пользу нашему другу — двойному сыну двух отцов. Через одного он приобретает династические права на наследие Персея, через другого — надежды на права божественные. Он далеко пойдет, наш Алкид. Не суши голову. Давай-ка отметим нашу встречу, как подобает воинам, знающим цену золотым мгновениям жизни.
На закате дня бродяга и Человек-с-гор попадают в засаду. Окруженные шестью воинами, они готовы драться. Не учуявшая чужаков вовремя, собака рычит, готовая напоследок всадить зубы кому-нибудь в глотку.
— Бросьте оружие! — кричат воины, прикрывшись плетеными щитами. — Сохраните ваши жалкие жизни!
Не смущенный соотношением сил, бродяга смеется:
— И какой же славный вождь назовет нас пленниками?
Его движения похожи на крадущиеся шаги готовой к броску пантеры.
— Мелеагр Калидонский, сын Ойнея!
