вам уже не пришлось бы повторять, что точек зрения должно быть как минимум две. У Ника Фарадея, конечно, есть недостатки, и никто не знает о них лучше меня, но он никогда не ложится в постель с женщиной, которых еще предстоит научить хорошим манерам. За это я могу вам поручиться.
Только один человек «мог за это поручиться», и этого человека звали Ник Фарадей. Линдси издала про себя протестующий вопль: до последней секунды она пыталась убедить себя, что этот мужчина, притягивавший ее словно магнит, вовсе не тот, которого она должна ненавидеть. Постигшее ее разочарование было таким же глубоким, как и вздох, который выражал это ощущение.
— Вам, наверное, все это показалось страшно забавным… мистер Фарадей!
Впрочем, самообман длился не так уж долго. Только теперь она поняла, что с самого начала у нее в голове вертелось смутное подозрение, что она разговаривает вовсе не с телохранителем Ника Фарадея.
Ник, казалось, не заметил ее смущения. Он продолжал тем же голосом, в котором слышались завораживающие нотки:
— Кодекс чести есть даже у отъявленных бабников. И он гласит, что джентльмен не должен знакомить невинную девушку с удовольствиями, более привычными для зрелых женщин. Придерживаться этого правила мне не составляет большого труда. Впрочем, возможно, это потому, что любопытные молодые особы порой напоминают… золотую пыльцу, — сказал он, медленно протягивая руку и дотрагиваясь до ее пепельно-белокурых волос.
— Вы могли бы сказать, кто вы на самом деле. — Линдси отстранилась, пытаясь избежать его прикосновения.
— У меня и в мыслях не было вас обманывать. А за кого вы меня приняли?
— За телохранителя.
— У меня нет телохранителя. Никогда не ощущал в нем необходимости.
— А вы не боитесь, что в один прекрасный день кто-нибудь попробует причинить вам вред, мистер Фарадей?
— Что ж, я привык рисковать. Кстати, меня зовут Ник. А вот вашего имени я что-то не припомню.
— Линдси Купер, — ледяным тоном представилась она, испытующе глядя на него. Вспомнит ли он о том, что фамилия Фила тоже была Купер, и сопоставит ли в уме эти факты?
— Линдси, — задумчиво повторил он, словно пробуя ее имя на вкус. — В этом имени почти столько же шарма, как и в вас самой. — Склонив голову на бок и сощурив глаза, он смотрел на нее так, как художник смотрит на картину. — Да, в самом деле, очень много… шарма.
Почему он сделал ударение именно на этом слове? Что у него на уме? Да нет, скорее всего слово «шарм» вырвалось у него чисто случайно. Не может же он всерьез рассматривать ее как будущую «мисс Шарм». Ведь то, что она говорила Джиму Берну о своих шансах быть выбранной, — всего лишь шутка. Скорее уж она взмахнет руками и воспарит в небо, чем станет «мисс Шарм».
2
Внезапно, ничего не объясняя, Ник Фарадей схватил ее за руку и потащил через зал.
— Куда вы меня ведете? — спросила Линдси, стараясь выглядеть спокойной и в то же время отчаянно пытаясь освободить запястье от его железной хватки. Перед дверью ей стало ясно, что они собираются переступить порог. — Мистер Фарадей, — взмолилась она, — не можете же вы так просто взять и уйти! Что подумают гости?
— Я здесь хозяин и делаю что хочу. К тому же я же говорил вам, что меня зовут Ник. Мистер Фарадей звучит слишком официально.
— Да, и это соответствует нашим отношениям, — огрызнулась она, не понимая, почему окружающие не делают ни малейших попыток помешать похищению. Ведь невооруженным глазом видно, что совершается насилие. Линдси пыталась объяснить всеобщую апатию тем, что никому и в голову не приходило ставить действия Ника Фарадея под сомнение. А возможно, все было еще проще: во всеобщей сутолоке никто не заметил их ухода. Она могла бы закричать, но это казалось ей вульгарным, да она всерьез и не подозревала его в дурных намерениях. Впрочем, ее мнение изменилось, когда он втолкнул ее в спальню.
Это не его спальня, сразу поняла Линдси, если только ему не по душе лампы с бледно-розовыми абажурами и кружевные шторы. Она не успела рассмотреть все повнимательнее, потому что Ник провел ее прямо в гардеробную. Держа Линдси за руку, Фарадей открыл дверцу платяного шкафа. Переворошив содержимое, он достал белое платье и, протягивая ей, сказал:
— Надевайте!
— Не буду!
— Прошу прощения, я забыл сказать «пожалуйста».
— Даже если вы встанете на колени, ответ будет тем же.
— Тогда не надевайте ничего. Просто снимите ваше платье. Тем более что, насколько я понимаю, под ним у вас ничего нет.
— Да кто вы, собственно, такой?
— Мужчина, терпению которого приходит конец.
— Это вашему терпению приходит конец? Мне кажется, что речь скорее должна идти обо мне. Я не собираюсь здесь оставаться и терпеть, чтобы со мной обращались по-хамски.
— Вы неверно меня поняли. Я пытаюсь сказать вам, что, сняв ваше платье, вы будете выглядеть более прилично. Вы хотя бы представляете себе, на что вы похожи?
— Даже если я похожа на то, что вы имеете в виду, у вас нет никакого права попрекать меня этим.
— Я и не попрекаю!
— Я слишком хорошо воспитана, чтобы стараться вас в этом разубедить. А теперь я ухожу, причем немедленно.
— Девочка права. Будь я на ее месте, я бы тоже ушла.
Слова, сказанные ломким хрипловатым голосом, донеслись из спальни. Голос принадлежал женщине, причем Линдси, еще не успев опомниться от изумления, почувствовала, что та больна.
У Линдси вырвался шумный вздох облегчения, когда руки, уже готовые сорвать с нее черное платье, внезапно разжались. Ник Фарадей сказал, обращаясь к невидимой женщине:
— Я думал, ты спишь, и собирался разбудить тебя после того, как уговорил бы ее надеть что-нибудь приличное.
— Да я и не предполагала, что ты решишься обольстить бедную девочку у меня в гардеробной. К тому же мои глаза многое повидали. Но я предпочитаю судить обо всем сама, так что сию же секунду представь ее мне.
— Слышали? — С деланно смиренным видом Ник Фарадей незаметно подталкивал Линдси в направлении спальни.
— Подойдите поближе, дитя мое. — Голос звучал повелительно. Ник отпустил ее, и Линдси нерешительно остановилась в нескольких шагах от кровати под пологом, укрепленным на резных столбиках, увенчанных позолоченными херувимами.
На груде шелковых подушек с вышитыми на них известными всему миру вензелями «Л.Д.», принадлежавшими Луизе Дельмар, основательнице знаменитого дома моды, полулежала очень старая дама. Несмотря на восемьдесят прожитых лет, гладкостью и белизной кожи она могла бы поспорить с фарфором, если не считать еле заметных розовых прожилок на щеках. Синие глаза, смотревшие лукаво и проницательно, ассоциировались не с тропиками, а скорее с безоблачным английским небом. Лицо обрамляли по-детски нежные, шелковистые белоснежные кудряшки. На кармашке ее розовой шелковой стеганой ночной кофточки также был вышит изящный вензель. Только по рукам, лежавшим поверх покрывала и сплошь унизанным кольцами, и можно было догадаться о ее возрасте. Распухшие суставы
