Пылкий воображением, Граф уже представлял бездну приключений и дерзких подвигов, совершённых бок о бок с молодым индейцем на охотничьей земле Поуней.
Проехав несколько дальше, мы перебрались через глубокий ручей по крепкому мосту – остатку старой плотины бобров, не увидев, впрочем, никаких следов этого трудолюбивого семейства четвероногих строителей.
Около половины десятого мы сделали привал в лесу и пустили лошадей на свободный корм. Разложив огни, мы принесли воды из ближайшего ручья, и очень скоро наш французик сварил для нас кофе. Когда мы пили его, Горбушка указал на что-то. Мы все обернулись и увидели старого индейца-Оседжа. Дикарь приблизился к нам, подавая знаки, коими хотел сказать, что потерял свою лошадь.
– Он принадлежит к небольшому отряду Оседжей, который прошёл тут недавно, – объяснил Горбушка. – У него пропала лошадь.
– А может быть, он просто лазутчик, нанятый враждебно настроенными дикарями?
– Ерунда. Он почти совсем слепой, потому-то и кобылу свою упустил.
После завтрака все принялись развлекаться по своему усмотрению. Одни палили из ружей в цель; другие лежали и спали, укрывшись в густой тени и положив под голову седло; третьи разговаривали возле огня, и дым вился от костра сизой струйкой, утопая в широких ветвях. Лошади хватали дикий виноград, другие в наслаждении катались по земле.
Мы же устроились под высокими деревьями, которые своими прямыми и гладкими стволами напоминали колонны. Искристое солнце струилось сквозь прозрачные листья, расцвеченные осенней пестротой, и мне чудилось, что солнечные лучи скользили по раскрашенным окнам величественного готического собора, обрамлённого колоннами. В самом деле, во многих лесах царит какая-то торжественность и ощущается благоговение, которое во мне пробуждают такие же чувства, какие я испытывал во время посещения огромных церквей. В солнечных лучах клубилась золотистая пыль. Такая же дымка бывает в храме, когда его тёмное пространство пронизывается вдруг косыми солнечными полосками.
Около полудня звуки рожка пригласили нас к отъезду, и мы скоро собрались в дорогу, надеясь приехать в лагерь ренджеров ещё до наступления ночи. Он был от нас, если верить словам старого Оседжа, не более четырёх или пяти часов ходу.
Мы проехали одинокий пруд в лесу, покрытый водяными лилиями, прелестнейшими из всех, какие мне доводилось видеть за мою жизнь. Между лилиями шныряли сотни диких уток, сияя яркими цветами своих пышных перьев. Затем мы спустились к берегу Арканзаса, где следы бесчисленных подков, уходящих в воду, ясно указывали на недавнюю переправу охотничьего отряда Оседжей, которые шли на равнины к бизонам.
Мы напоили наших коней и некоторое время шли вдоль берега; наконец, завернули к степи, где приметили далёкий дым. Этот дым заставил нас ускорить бег наших лошадей, маня очевидной близостью бивуака. Вытягиваясь по тропинке, мы примчались к лугу, где паслись несколько лошадей. Но это оказались лошади вовсе не наших ренджеров, к которым мы так усердно торопились.
Чуть впереди возникла деревня Оседжей на берегу Арканзаса. Наше появление наделало много шума. Старики толпами повалили к нам, брали каждого из нас за руку, здороваясь. Женщины и дети жались друг к другу, собираясь кучками. Они бросали в нашу сторону робкие взгляды и посмеивались, общаясь между собой шёпотом. Молодёжь со всей деревни, как нам объяснили, отправилась на охоту, поэтому в деревне остались только старики и женщины с детьми.
Тут Питерсон, не сходя с лошади, обратился к индейцам. Он объяснил цель предпринятой им поездки и возложенных на него обязанностей.
– Если говорить честно, то меня прислало правительство. Тьфу, дьявол, вы же понятия не имеете, что такое правительство. Вам говорит о чём-нибудь слово «правительство»? Нет? Правительство- это сборище удачливых мерзавцев, которые думают о том, как бы не допустить к своему корыту менее удачливых мерзавцев. Для этого они выдумывают всяческие программы и втирают людям очки, будто бы без этих программ простой люд ни шагу ступить не сможет. Впрочем, что такое очки, вам тоже не очень понятно… Так вот, правительство направило меня к вам, чтобы я способствовал установлению мирных отношений между племенами западных равнин. Я тут у вас уже не первый раз, кое-кто меня помнит. Когда я приезжаю сюда, я повторяю одно и то же, надеясь убедить вас в правоте моих слов. Война, конечно, дело паскудное, что тут говорить, и вам надобно поставить на ней крест, прекратить междоусобицы и прочую воинственную возню. Понимаю, что вам трудно отказаться от ваших кровожадных забав, ведь вы думаете, что достоинство мужчины зависит от совершённых им подвигов. Вы заблуждаетесь, но сейчас я не стану говорить об этом. Дело в том, что скоро вы просто не сможете забавляться в своих военных походах, не будет у вас возможности снимать скальпы и воровать лошадей. Не понимаете? Я объясню, всё предельно просто. – Питерсон вспотел от волнения и протёр мокрый лоб ладонью. – Вы всё больше и больше привыкаете к присутствию здесь белых людей. Вы получаете от них всякие удобные для вас вещи типа латунных чайников, винтовок и карманных часов. Но всё это делает вас зависимыми от племени Бледнолицых. Всё это – ваша гибель. Разве плохо вам жилось, когда вы пользовались луками и стрелами и не знали ничего о винтовках и пистолетах?
– Но пулей легче поразить оленя, – ответил кто-то из индейцев.
– Да, легче. И вы привыкаете к лёгкости существования. Вы теряете свои традиционные навыки. Но однажды белые люди отберут у вас ружья, и тогда вы останетесь ни с чем. Как вы будете охотиться тогда, если вы разучитесь стрелять из лука? Кроме того, с помощью ружей вы бьёте животных направо и налево, не прикладывая особых усилий, и потому губите много лишней дичи. А раз у вас много лишнего, вы не заботитесь о том, чтобы съедать всё мясо. Раньше вы срезали с убитого зверя всё до последнего куска. Теперь же вы выбираете только лакомые кусочки. Но если так пойдёт дальше, то очень быстро вокруг вас не останется ни бизонов, ни оленей.
– Ты странно говоришь, друг. Дичи вокруг так много, что её хватит на всех. Она никогда не пропадёт, – удивился кто-то ещё из дикарей, – бизоны, олени, леса и реки будут вокруг нас всегда.
– Вы не представляете всех последствий того, к чему вы привыкаете, соприкасаясь с Бледнолицыми! – строго проговорил Питерсон. – Я призываю вас следовать путём древних традиций и древних знаний и не поддаваться на посулы белокожих пришельцев.
– Ты хочешь поссорить нас с Бледнолицыми, но их племя сильно. Зачем нам ссориться с ними? У них есть ружья, у них есть сладкие конфеты, у них есть много того, чего у нас нет и не будет, если мы порвём отношения с Бледнолицыми.
– Краснокожие братья мои! Я желаю вам добра! Подумайте над моими словами, а я ещё вернусь к вам.
К Питерсону подъехал сержант Пупс и спросил:
– О чём вы говорили с таким жаром, сэр? Должен заметить, вы здорово лопочете на их языке.
– Я убеждал их вести себя правильно, – ответил комиссионер.
ЛАГЕРЬ. ГЛАВА О ТОМ, КАКОВЫ ИНДЕЙСКИЕ ВОИНЫ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ И О НЕКОТОРЫХ ИХ СТРАННОСТЯХ
В полной надежде достичь лагеря ренджеров до наступления ночи мы поспешили дальше. Сгустились сумерки, когда мы добрались до цели.
Ренджеры расположились под деревьями возле какой-то пещеры, а нам разбили палатку на утёсе, под которым бежал ручей. Наступала ночь, затмевая всю округу. Подплывшие облака грозились угостить нас дождём. Ренджеры перенесли костры в пещеру, и блики огня запрыгали по стенам, освещая поистине разбойничью на вид стоянку. Как бы довершая полную картину дикости, тут и там появлялись Оседжи, прибывшие ни с того ни с сего из той деревни, через которую мы не так давно проехали. Трое из них зашли к нам и остановились перед нашим костром, ничего не говоря. Молча наблюдая за всем, что происходило перед ними, индейцы казались во мраке ночи настоящими памятниками, изваянными из бронзы. Мы предложили им поесть, а затем налили кофе, который пришёлся им очень по вкусу. Индейцы любят этот
