— Ты ничего не знаешь!!
— И не хочу!! Не хочу знать. Мне достаточно того, что знаю. Советую взять книгу по гематологии и посмотреть иллюстрации, тогда поймешь, что видел я. А еще, обремени свой мозг учебниками по детской и подростковой психологии — и может быть тогда, поймешь, что у нас не может быть теплых отношений, не может быть любви к тебе, уважения. Ты искалечила всех нас, включая отца. Барракуда… Два пацана, брошенные и ненужные, сами по себе со своими детскими проблемами….Вам было мало, и вы завели третьего, для себя. С нами не интересно, да и кто мы? А вот Сереженька… Быстро вы устали. И с такой же легкостью, как нас с Андреем, выкинули из своей жизни — плыви, сынок. А он не мог плыть без вашего внимания, не привык, не понимал, не мог в силу возраста понять, что родители просто наигрались им, как игрушкой!!.. А потом ты изумлялась его неуправляемостью. И так не довольна сейчас, узнав, что его переводят из десантуры в стройбат! Да ты скажи спасибо Андрею, что он смог замять дело, что обошлось только разжалованием и переводом!..Впрочем, тебе плевать — на дочь посмотри — обреченную, благодаря сердобольной трудоголичке мамаше! Действительно, она или кандидатская — что тогда тебе было важней?
— Я не виновата…
— А кто — я?!! Я сутками сидел в цехе в обществе вонючих химикатов?!! Я не желал уходить на легкий труд до последнего, потому что, вот-вот должен родиться новый химический элемент! Он родился…. Уходи. Уезжай. Я не хочу тебя знать и видеть, и не лезь в нашу жизнь. Не смей лезть. Ты слишком поздно вспомнила, что мать. Лет бы 15–20 назад.
— Что я тебе сделала?
— Мне?!.. Да не все ли равно? Теперь-то? Поздно это обсуждать — я уже вырос. Да и не поймешь, никогда не поймешь, как бы не силилась, ведь это лежит в другой, неизвестной тебе, научной плоскости. И речь уже не обо мне.
— О ней? Ты избаловал ее, извратил, превратил в гнусную, порочную тварь, способную лишь ходить по головам…
— И жить! Да — жить, вопреки тем диагнозам, что вы ее наградили. А все остальное — самовыражение, протест против тебя, этого мира и смерти. И если б ты тогда не встала меж нами со своими измышлениями, не вздумала изобразить озабоченную мамашу, она бы не вскрыла вены, не получила сопутствующие заболевания и столь жестокий урок!!
— Необходимый для нормальной жизни….
— Которой она могла лишиться.
— Ты бы все равно не смог ничего сделать.
— Я бы знал и уберег. Ты лишила нас возможности общаться…
— В постели?!
— А что ты знаешь про постель? Ты, для которой секс — унылая необходимость строго по графику в рабоче-крестьянской позе в кладбищенском молчании и темноте.
— Ты не врач, ты — палач. Дерзкий, самолюбивый мальчишка! Ты всегда был порочным — подглядывал, подслушивал… И вырос.
— Заметь, без вашей помощи. И остальные тоже. И Аня вырастет без вас, будет целее, чем с вами. Я позабочусь. Уезжайте.
— Это мой дом…
— Твой дом НИИ!! Я куплю вам квартиру рядом и вы уедете!
Я мстительно ухмылялась, подслушивая разговоры, и упивалась разрастающимся конфликтом, узнавала массу тайн и подбрасывала дров в огонь. Я мстила. Целенаправленно и тонко. Алеше. За то, что несмотря ни на что, он так и не пускал меня к себе.
Матери. За то, что она есть вообще.
Адальскому. Просто так.
Меня несло. Я точила свои коготки и била метко и больно: клялась в любви и выставляла на посмешище при всем классе. Невзначай, с невинным видом идиотки.
Назначала свидания и приходила на них с часовым опозданием, с подругой или специально презентованным оными для этих целей мальчиком.
Я открыто флиртовала с другими, наказывая за малейшую провинность, которую сама же и придумывала. Ластилась и отталкивала, манила поцелуями и томными взглядами, кружила голову и вновь отталкивала. Кормила обещаниями и страстными признаниями, пугала братьями и завлекала неискушенностью. И бросала его ежемесячно.
Он сходил с ума, клялся, горел, плакал, умирал и воскресал. И устал. И перегорел. Бросил.
Как раз в то время, когда я стала успокаиваться и смиряться с тем, что мир делится на родных и чужих. И первые не могут играть такую же роль, что и вторые. Я чуть притихла, попыталась осмыслить свое поведение и оценить происходящее и поняла, что кругом не права, не справедлива и в общем-то глупа. Я только начала примеривать на себя роль жены непризнанного гения и готова была терпеть его стерву- мамашу, маразматиков-предков, и слушать его сентенции по поводу светлого будущего, в котором вся нация понесет его на руках с лавровым венком на голове до самого Кремля и отольет бюст на Родине.
Меня это уже не коробило — я поняла, что он первый и единственный, кого сподобилась полюбить из посторонних мужчин. И не просто полюбить, а настолько сильно, что пора и половую жизнь начинать, перейдя, наконец, от поцелуев к более серьезным действиям. И была уверена, что это будет прекрасно. И ждала. И уже почти предложила.
Но была уже не нужна и прослушала длинную и неприятную тираду, главной темой которой были претензии, помноженные на обиды. Мне было предъявлено три обвинения: не дала, унизила, надоела; и вынесен безапелляционный вердикт — свободна. Мир «чужих», в который раз отверг меня, преподав серьезный урок.
Я по инерции сдала экзамены и даже нашла в себе силы сходить на выпускной вечер, еще надеясь на примирение, но решение его было окончательным. Он вычеркнул меня из своей жизни, стер из памяти, отплатив той же остервенелой жестокостью, что платила ему я. Это было очень больно. И правильно. Но поняла я это много позже.
Тогда его бессердечие вызвало во мне ненависть к внешнему миру и его двуногим особям в брюках. Это чувство поделило поровну территорию души и сердца с любовью и толкало на безрассудство. Я пыталась вернуть Андрея изощренными способами средневековья — осадами, давлением на болевые точки, шантажом и прочим немудреными средствами. Однако, вскоре мой таран наткнулся на гранит и затрещал — мамочка моего избранника была самым подходящим средством обороны, не прорвать, не обойти которую было невозможно. Я отступила и затаилась, ожидая рекогносцировки войск и еще питая надежду на триумф. Мое воображение подпитывало ее сладкими картинками, в которых Андрей осознает меня самой лучшей и единственной, ползет на коленях к бренному телу, сметая препятствия и моля о взгляде, просит моей руки и бросается с отвесной скалы после отказа.
Действительность значительно исправила данный финал, изменив его до неузнаваемости. Но я уже не жалела о том. Мучительные, полные грязи и постыдных поступков годы взросления прошли и провели такую же четкую границу, как детство, выбрасывая меня за разделительную полосу. Случилось это первого июля.
Алеша выжил все-таки родителей, купив им небольшую двухкомнатную квартиру в сотне метров от их НИИ. И пока отец был в командировке, возвестил о дате переезда. Мы порадовались и начали активно паковать вещи всем составом, готовые отдать все, от зубной пасты до нового холодильника, лишь бы приблизить дату переезда.
Мама укоризненно вздыхала, кривилась, выдавливая слезы и обвиняющие тирады, и мстительно требовала отдать все нажитое. Мы не сопротивлялись и уже назло ей запихнули в грузовики все содержимое квартиры, включая мою кровать и детские игрушки с рыжим клоуном — светильником, который она подарила мне в приступе материнских чувств, лет десять назад. Лучше бы она этого не делала — светильник одним своим видом возбуждал желание разбить его или передарить врагу, чтобы того кошмары замучили.
В итоге в квартире остались лишь книги, личные носильные вещи и компьютер, на который мать не могла претендовать при всей своей изощренной находчивости. Правда еще комната Сергея фактически не
