стоим перед тем, что должно было бы породить всеобщую бурю, борьбу до конца, не ведающую пощады, десять десятилетий по меньшей мере беспощадной реорганизации и реконструкции в соответствии с нашими правилами, вне всевозможных религиозных и финансовых логик богачей и вне их политических философий, и не обращая внимания на возгласы их последних сторожевых псов, мы все стоим перед этим вот уже сотню лет, и мы так до сих пор и не поняли, как сделать, чтобы идея восстания во имя эгалитаризма посетила в одно время, в один и тот же день миллиарды бедных, которых она еще не посетила, и чтобы она пустила в них корни и, наконец, в них расцвела. Давайте же решим, как это сделать, и сделаем это.
Варвалия Лоденко прервала на этом свою речь. За юртой шевелились овцы, потому что ночью шум речей их сначала обеспокоил, затем укачал, а теперь отсутствие голоса их разбудило.
Старухи зажгли огонь в нескольких метрах от юрты. Пламя отражалось на их задубленной коже, в глубине их глаз, которые, хотя они их и таращили, казались едва открытыми. Стояла великолепная июньская ночь. Созвездия были хорошо видны от горизонта до горизонта, и теплота дня словно продлевалась до звезд и вибрировала, неся в себе запахи степи, тогда как в наши лица летела полынная пыль и садились ночные мухи.
Варвалия Лоденко была одета по-походному, на ней был пиджак из голубого шелка, и риза из меха сурка, и вышитые брюки, которые подарила ей Летиция Шейдман. Ее очень маленькая головка торчала из этих одежд, так что казалось, что группа индейцев из племени живарос уже потрудилась над ней, чтобы уменьшить и сделать из нее трофей, а сестры Ольмес, желая придать ей менее мумифицированный вид, набили ее щеки и даже веки кровяными колбасками, фаршированными монгольским войлоком. Ее части тела также были защищены в местах, представлявшихся наиболее уязвимыми. Правая рука, которая в случае нападения должна была выдержать вес карабина и силу отдачи, была опоясана браслетами, к которым Марина Кубалгай прикрепила вороньи перья и медвежью шерсть.
— Вот, — вздохнула Варвалия Лоденко. — Вот что я скажу в качестве вступления.
Поднялся одобрительный гул, потом вновь наступило молчание. Сборище стариц собиралось теперь размышлять в течение часа или двух, перебирать в последний раз в уме слова Варвалии Лоденко, чтобы найти в них неточности, которые, возможно, ускользнули сначала от их внимания. Несмотря на тщательность, с которой они все вместе трудились над разработкой этого манифеста, они действительно знали, что недостатки могут быть еще исправлены перед отбытием Варвалии в безбрежный мир беды, например, вялость стиля или тяжеловесность.
Варвалия Лоденко нагнулась к огню. Она подбросила в него веточку.
Вид у нее был сморщенный и крохотный, и тем не менее, если все станет развиваться по плану, именно от нее должна изойти искра, от которой огонь разгорится по всей равнине.
13. БЕЛЛА МАРДИРОСЯН
Неожиданно на седьмом этаже начали квохтать куры, сначала не слишком громко, а потом с истерической пронзительностью. Кто-то приближался, или, возможно, то была лиса или ласка. Собака, однако, не лаяла.
Белла Мардиросян раздвинула тряпки, прикрывавшие ее голое тело, и села на край кровати. Она была вся в поту. В спальню просачивался свет зари, сумерки едва только начали побеждать мрак. Как это часто бывает в реальности или в снах, две ящерицы неподвижно застыли на потолке. Было жарко, от влажности руки делались неловкими, под мышками и по бедрам струился рассол. Мы задыхались. Когда я говорю
Она плохо спала, и она помнила, как неоднократно открывала глаза посреди удушающего мрака и молчания. С мая по октябрь ночи протекали именно так, в ожидании отдыха и свежести, которые не наступали. В окнах уже не оставалось ни одного стекла, но противомоскитная сетка, повешенная перед окном, состояла из слишком частых клеток, и воздуха не хватало.
Белла Мардиросян встала, так она оставалась около двух секунд, стоя и без одежды. Она с сожалением рассматривала канистру с чистой водой, которую накануне наполнила на третьем этаже, в помещении, из которого она сделала себе ванную. Ей бы хотелось чуточку привести себя в порядок, но у нее не было на это времени. Перебранка кур заставила ее спуститься как можно быстрее. Нехотя она натянула свое вчерашнее и позавчерашнее нижнее белье и, сверху, платье без рукавов, которое она вырезала из коричневого поплинового пальто. Отсутствие нескольких пуговиц создавало зияющее декольте. Она стянула его шнурком.
Внизу куры сходили с ума. Кудахтанье и крики не переставали усиливаться. Белла Мардиросян обула резиновые сапоги и закрыла за собой дверь в спальню. Она пробежала по галерее, затем стала спускаться по ступенькам. Это было на последнем, не до конца разрушенном этаже здания, одиннадцатом этаже. На прошлой неделе шел дождь. Ступени пенились под ее ногами. Хлюпанье отдавалось у нее в ногах, словно внутри сапог ее пятки изошли кровавой грязью и в каждое мгновение готовы были распасться. Влажность была повсюду. Вода, застаиваясь между обломками крыши, образовывала скопления, из которых дальше влага стекала по стенам. Слышно было также журчание канализации, прорвавшейся в глубине лифтовой шахты.
На лестничных площадках растекались огромные черные лужи.
Белла Мардиросян пробежала два этажа, когда наконец она услышала дальние призывы собаки, доносившиеся извне, из другого здания, где иногда
Запах испражнений и птицы становился густым. То же можно было сказать и о дневном свете.
Она спустилась еще на два этажа и оказалась перед вольерами.
Куры летали из стороны в сторону, задевали друг друга, поднимая тяжелые облака и зловоние. За проволочной сеткой можно было теперь увидеть их безумные глаза, их неровные гузки, некрасивые крылья. Всем своим видом они выражали необъяснимый ужас. Насест, покрытый пометом, беспрестанно двигался. Грязные перья падали как снег или же летали по воздуху по косой линии, отскакивая затем от запачканной пометом земли, или же закручивались в новом вихре. Три яйца были разбиты, но нигде не видно было ни крови, ни трупов. Предположение о вторжении хищника казалось несостоятельным. Что касается гипотезы о вторжении бродяги, то и она оставалась маловероятной. Ни один новый пришелец не появлялся в городе уже более года.
А если это был Энзо? — задалась неожиданным вопросом Белла Мардиросян. — Если ему удалось восстановиться? Если он нашел способ прийти ко мне?
— Энзо? — пробормотала она.
Без большой надежды она внимательно посмотрела на сломанную дверь лифта, затем на вход в квартиру 702, на который опиралась часть насестов и где в крайнем случае кто-то мог скрыться. Куры не успокаивались. Никто не отвечал.
В конце коридора маленькое окно когда-то было увеличено посредством кирки и заступа, и в самой середине стены зияла дыра. За ней только что стало появляться солнце. Белла Мардиросян подошла к световой полосе, и, открыв глаза, чтобы испытать удовольствие от слепящего солнца, она тут же закрыла их.
А если это был призрак Энзо, решивший нанести мне визит? — не переставала думать она.
Перед ней был пейзаж, на который она не смотрела, ослепительное солнце, необжитые руины, фасады огромных домов, которые чернели в молчании утра, поля, покрытые обломками всего, похожие на мегаполис после конца цивилизации и даже после окончания варварства, воспоминание об Энзо Мардиросяне, воспоминание, которое ее тоже ослепляло. Пятна цвета красного кирпича покрыли ее веки.
Как это было и во все предшествующие дни, она подумала о том, чтобы броситься в пустоту. Никакой разумный довод более ее не удерживал.
