— Счастливица баронесса удостоена опять монаршей милостью, — поспешила объявить она гофмаршалу, показывая глазами на пергаментную папку, торчавшую из рабочей корзины соседки.
Гофмаршал потянулся за папкой:
— Не скромничайте, баронесса, покажите.
— Es ist ein Spass![48] — хитро подмигнула старуха русским и пояснила: недавно, в общем разговоре, император заметил, что женщина вне брака — пустоцвет. Незамужняя баронесса, обидевшись, сказала, что это изречение ей не совсем понятно, а его величество в назидание соблаговолил иллюстрировать свой афоризм рядом собственноручных рисунков. Эти рисунки, сброшюрованные, и были пожалованы вчера вечером баронессе как сюрприз.
Молодящаяся камер-фрейлина, в душе весьма польщённая, сочла всё-таки приличней обиженно поджать губки.
— Entziickend![49] — воскликнул гофмаршал, разглядывая художественный экспромт монарха. — Какой талант, сколько юмора…
— Кстати… — перебила его гофмейстерина, опасливо оглядываясь, ушёл ли гайдук. — Вы прочли вчерашнюю заметку Гардена?.. Это ещё что?
В её глазах сквозило старушечье любопытство ко всякого рода непристойным сплетням.
— Der Pressbengel! — возмутился её собеседник. — Diese Reptilien konnen heutzutage unbestraft jeden in die Ferse stechen…[50]
Тем временем говоривший свободно по-русски местный уланский майор показывал трём однополчанам Репенина конюшню.
Там царил образцовый порядок. Стойла окаймляла новенькая соломенная дорожка с перевитым самодельным жгутом. По конюшне горделиво расхаживал бородатый и пахучий белый козёл; лакомка, почуяв табак, стал умильно приставать к гусарам.
Внимание гостей привлекли сейчас же две нарядные кровные кобылы и крупный ирландский мерин, покрытые щёгольскими попонами с ярким шитым вензелем и короной: в Роминтен были приведены личные верховые лошади императора.
Гусарский ротмистр, сумрачный финн, молча осмотрел копыта у лошадей и опытной рукой провёл по сухожилиям.
— Эта будто тронута на передние ноги, — жёлчно заметил пожилой длинноусый подполковник, показывая на одну из кобыл.
Ему хотелось к чему-нибудь придраться. Он судорожно ненавидел Германию: воспитательница-немка его порола в детстве.
Догадываясь, о чём идёт речь, стоявший рядом молодцеватый унтер-шталмейстер[51] почтительно вмешался в разговор. Он напомнил русским, что император, не владея вовсе левой рукой, управляет лошадью одними шенкелями[52]. Поводья только для вида: их пристёгивают к кольцу на рукаве мундира. Требуется особая, тяжёлая выездка. Редкая лошадь её выносит, не сев на ноги.
— При всём том, — вставил немецкий майор, — его величество чуть ли не каждый день верхом.
— Да, это здорово! — сказал сумрачный ротмистр.
— Настоящий кавалергардский парадёр! — показал спортивный полковой адъютант на могучий круп каракового[53] ирландца.
Словоохотливый унтер-шталмейстер, угадывая в длинноусом подполковнике старого, искушённого лошадника, сделал попытку вызвать его на беседу:
— По словам его величества, в русском Кавалергардском полку, пожалуй, лучший на свете состав офицерских лошадей…
Подполковник был в затруднении, что ответить. Ему, как русскому, отзыв немца был приятен. Но хвалили именно тот полк, который он, как всякий армеец, особенно недолюбливал.
— У других труднее масть, — постарался он вывернуться. — Попробуйте, например, подыскать такого вороного для конной гвардии…
Упоминание о конной гвардии задело полкового адъютанта по его самому больному месту: его туда не приняли когда-то как сына разбогатевшего мукомола… Он с завистью подумал об Адашеве.
— Что значит быть флигель-адъютантом, — сказал он необщительному ротмистру. — Адашев, например, одного выпуска со мной. Но вот поди, сразу вышел в дамки. Всего только штаб-ротмистр, а держится вельможей.
— Да, — мрачно согласился финн, — кому служба — мать, а кому… кузькина мать[54].
Красавец вахмистр, с немецким орденом на синей ленточке, тоже бродил по Роминтену в сопровождении спутника.
На счастье, подвернулся ему земляк-нижегородец, перебиравшийся обычно летом на заработки по малярной части в Пруссию, — русские маляры издавна ценились в немецком прирубежье.
Добросовестно осмотрев всё по хозяйству, земляки присели у пасеки на скамейке.
Осенний день был прекрасен. Октябрьское солнце заботливо, едва заметно пригревало. Все краски, все полутона казались мягко-золотистыми. В прозрачном воздухе жужжала редкая пчела, торопливо опускаясь за соседнюю стенку в пасеку.
Вахмистр провёл несколько раз прутиком по шуршащему ковру опавших порыжелых листьев.
— Благодать!.. — сказал он с убеждением и снял фуражку.
Маляр последовал его примеру: расправил на колене мягкую немецкую шляпу и всей пятернёй провёл по своим спутанным соломенным кудрям.
Рябоватые щёки растянулись в улыбку:
— Чисто бабье лето.
Он жизнерадостно заболтал неуклюжими ногами в русских сапогах бутылками.
Помолчав немного, маляр стал делиться с гостем своими заграничными впечатлениями:
— Чудной, право, народ — немец. В доме, глядишь, всё скребёт и чистит. А вот в баню так вовсе не ходит…
Вахмистр слушал рассеянно. Он разглядывал ближайшее молодое деревцо из ряда посаженных вдоль выщербленной стенки, окружавшей пасеку.
— Яблони? — показал он прутиком.
— А знаешь, кто сажать велел? Сам император. Это он для пчелы. Мёд, поди, от яблока-то вкуснее.
— Скажи, какой любитель мёдом лакомиться!
— Какой там лакомиться…
— Аль на продажу?
— А то как же. Немец, брат, даром что император, живёт аккуратно.
Вахмистр от удивления смутился.
— Эх ты, кавалер! — с чувством собственного превосходства протянул маляр насмешливо, упирая на титулование.
Как всякий простолюдин, он взирал с иронией на чины, ордена и прочие господские затеи. Вахмистр опять промолчал.
— Наш царь, небось, из мёда копеечки не выколачивает, — несколько погодя продолжал маляр. — Ну и матушка Россия — не Германия, а попросторней.
— Русскому царю есть, почитай, о чём другом болеть, — отрезал вахмистр.
Маляр задумался.
— А вот сказывают, — заговорил он опять, — нонче, будто всем царям да императорам скоро конец.
— Кто сказывает?
— Есть тут один. Листки он мне читал, что в пятом году по деревням раздавали. Так, значит, и прочёл: на что, мол, царь, без него народ сам себе хозяином будет.
— И что тогда хорошего окажется?
