– Из-за Натальи? – поразился Лева.
– Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа – и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они.
– Не знаю, не встречал, – буркнул Толик, поднимаясь. – Не иначе их Наталья распугала…
7
В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздраженно покосился на установленную перед входом медную проволоку. Ее петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели все так же дико.
Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он ее на части… Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот «слепок с события», изучив который, якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Федор Сидоров узрел в ней гениальную композицию («Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!»). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувшей однажды, что «скульптура» придает побережью некий шарм.
Нет, причина была гораздо глубже и серьезнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком.
Толик вздохнул и, поправив одну из желтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл теплый ароматный дымок.
Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой.
– А где Тупапау? – спросил Толик.
Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи.
– Пасет…
– Чего-чего делает? – не понял Толик.
– Теоретика своего пасет! – раздраженно бросила Галка. – Вдруг он не формулы там рисует! Вдруг у него там свидание назначено! С голой туземкой!
– Вот дуреха-то! – в сердцах сказал Толик. – Ну ничего-ничего… Найду – за шкирку приволоку!
– Слушай, вождь! – Опасно покачивая колышком, Галка подступила к Толику вплотную. – Мне таких помощниц не надо! Сто лет мне снились такие помощницы! Я тебе серьезно говорю: если она еще раз начнет про свои страдания – я ей по голове дам этой вот кочережкой!
– Да ладно, ладно тебе, – хмурясь и отводя глаза, буркнул Толик. – Сказал же: найду и приведу…
И, круто повернувшись, размашистой петровской походкой устремился к Сырому пляжу.
8
Полукруг влажного песка размером с волейбольную площадку играл для Валентина роль грифельной доски. А роль фанатичной уборщицы с мокрой тряпкой играл прилив, дважды в сутки аккуратно смывающий Валентиновы выкладки.
Иными словами, вся эта кабалистика, покрывающая Сырой пляж, была нарисована сегодня.
Толик спрыгнул с обрывчика и, осторожно переступая через формулы, подошел к другу.
– Ну, как диссертация?
Шутка была недельной давности. Придумал ее, конечно, Лева.
При звуках человеческого голоса Валентин вздрогнул.
– А, это ты…
А вот ему борода шла. Если у Левы она выросла слишком низко, а у Толика слишком высоко, то Валентину она пришлась тютелька в тютельку. Наконец-то в его внешности действительно появилось что-то от ученого, правда, от ученого античности.
На нем была «рура» – этакая простыня из тапы[5] с прорезью для головы, а в руке он держал тростинку. Вылитый Архимед, если бы не головной убор из носового платка, завязанного по углам на узелки.
– На обед пора, – заметил Толик, разглядывая сложную до паукообразности формулу. – Слушай, где я это мог видеть?
– Такого бреда ты нигде не мог видеть! – И раздосадованный Валентин крест-накрест перечеркнул формулу тростинкой.
Тупапау, то бишь Натальи, нигде не наблюдалось. Толик зорко оглядел окрестности и снова повернулся к Валентину.
– Да нет, точно где-то видел, – сказал он. – А почему бред?
– Да вот попробовал описать то, что с нами произошло, одним уравнением… Ну и, конечно, потребовался минус в подкоренном выражении.
Толик с уважением посмотрел на формулу.
– А что, минус нельзя… в подкоренном?
– Нельзя, – безжалостно сказал Валентин. – Теория относительности не позволяет.
– Вспомнил! – обрадовался вдруг Толик. – На празднике в деревне – вот где я это видел! Там у них жертвенный столб, поросят под ним душат… Так вот колдун под этим самым столбом нарисовал в точности такую штуковину.
– Какой колдун? – встревожился Валентин. – Как выглядит? В перьях?
– Ну да… Маска у него, татуировка…
– Он за мной шпионит, – пожаловался Валентин. – Вчера прихожу после ужина, а он уравнение на дощечку перецарапывает…
Определенно, Вальку пора было спасать. Переправить его, что ли, на пару недель к Таароа? Поживет, придет в себя… Гостей там любят… А Наталье сказать: сбежал. Построил плот и сбежал.
– Эйнштейн здесь нужен, – ни с того ни с сего уныло признался Валентин. – Ландау здесь нужен. А я – ну что я могу?..
– Слушай, – не выдержал Толик, – да пошли ты ее к черту!
– Да я уж и сам так думал…
– А что тут думать? У тебя просто выхода другого нет!
– Знаешь, а ты прав. – Голос Валентина внезапно окреп, налился отвагой. – Она же меня, подлая, по рукам и по ногам связала!
– Валька! – закричал Толик. – Я целый месяц ждал, когда ты так скажешь!
– А что? – храбрился Валентин. – Да на нее теперь вообще можно внимания не обращать!
– Ну наконец-то! – Толик звучно двинул его раскрытой ладонью в плечо. – А то ведь смотреть страшно, как ты тут горбатишься!
Однако порыв уже миновал.
– Да, но другой-то нет… – тоскливо пробормотал Валентин, озираясь и видя вокруг лишь песок да формулы.
– Как это нет? – возмутился Толик. – Вон их сколько ходит: веселые все, послушные…
– Ходит? – опешил Валентин. – Кто ходит? Ты о чем?
– Да девчонки местные! В сто раз лучше твоей Натальи!.. – Толик запнулся. – Постой-постой… А ты о чем?
– Я – о теории относительности… – с недоумением сказал Валентин, и тут до него наконец дошло.
– Наталью – к черту? – недоверчиво переспросил он и быстро-быстро оглянулся. – Да ты что! Как это Наталью… туда?..
И Толику вдруг нестерпимо захотелось отлупить его. В педагогических целях.
– Поговорили… – вздохнул он. – Ладно. Пошли обедать.
9
– А вот и вождь! – с лучезарной улыбкой приветствовала их Наталья.
