Темное пространство вокруг гаража вспыхнуло красными, зелеными, синими и оранжевыми огоньками. А на крыше весело засверкал красно-белый силуэт Санта-Клауса в санях. Джеред смотрел и думал: неужели это сделал он? Сам?
— Ну как, нравится? — спросила, вернувшись, Шейла.
— Чудо! — взволнованно воскликнул Джеред.
— Молли понравится, — кивнула Шейла. — Я обязательно скажу ей, что ты сделал это для нее.
— Нет, не для нее, Ши.
— Конечно, для нее, — с сияющей улыбкой возразила Шейла. — Тебе только кажется, Джеред, что ты боишься детей. А на самом деле ты прекрасно с ними ладишь. Когда оттаиваешь.
— Нет, ошибаешься. — Джеред понимал, что должен объяснить ей, как он сейчас себя чувствует и почему не может остаться. Иначе ему не уехать. Никогда.
А уехать необходимо. Было бы невыносимо наблюдать, как она носит его ребенка, как расцветает в материнстве. А постоянно желать ее, зная, что она никогда больше не будет ему принадлежать? Нет, лучше высказать все начистоту и разом со всем покончить! Он не в состоянии больше выдерживать ее близость.
— Ты еще немного боишься стать отцом, Джеред, — словно угадав его мысли, тихо сказала Шейла. — Но я вот наблюдаю за тобой и могу с уверенностью сказать: из тебя получится прекрасный отец.
— Думаю, тебе не стоит на это надеяться, — покачал головой Джеред, не отрывая взгляда от разноцветных огоньков. Шейла молчала, и Джеред не выдержал и взглянул на нее.
Ее сияющее лицо померкло. Сердце у Джереда разрывалось, но выхода не было. Он знал свои возможности, пусть узнает и она.
— Я повесил эти лампочки, чтобы порадовать тебя; я ездил с тобой за елкой, которую ты сначала забраковала, а потом захотела вернуть; потом разыскивал пропавшего рождественского деда Молли; искал злоумышленника; исполнял роль Санта-Клауса; танцевал с тобой… — он перевел дыхание, — и только ради того, чтобы доставить тебе радость. Никакого другого смысла для меня это не имело.
Ему надо было уйти сразу же, а не стоять тут при свете рождественских огней, причиняя ей боль, но он не мог. Шейла должна понять, что из него не получится ни хороший отец, ни хороший муж. Он не чувствует ничего, кроме потребности быть с ней рядом. Чувства Шейлы гораздо богаче. Это можно прочитать в ее глазах. И в каких бы рождественских хлопотах он ни участвовал, сколько бы радости ни доставлял Шейле, ему самому эта радость была неведома.
Джеред коснулся щеки Шейлы и вытер катившуюся по ней слезинку.
— Я старался, как мог, доставить тебе счастливые минуты. Факт, Ши, в том, что я никогда не стану тем человеком, который тебе нужен. Формально я совершаю какие-то действия, но в душе ничего не ощущаю, а быть тебе в тягость я не хочу.
Презирая себя, Джеред повернулся и пошел к дому. Он должен вернуться в Топику. Конечно, это не дом. Домом в его представлении всегда будет место, где живет Шейла, независимо от того, женаты они или нет; но быть с ней рядом и надеяться на то, чего никогда не произойдет, он больше не мог.
Едва он вошел в прихожую, следом за ним появилась Шейла.
— Джеред, пожалуйста, не уезжай.
Он медленно повернулся к ней.
— Нет смысла оставаться дольше. Нет смысла, потому что мистер Грисвелд ведет себя вполне прилично, с тех пор как ты поймала его с поличным, и не замышляет новых козней.
— Ты знал?
— Скажем так. Я, не теряя времени, пошел за тобой следом.
У Шейлы от изумления открылся рот.
— Ты хочешь сказать, что Санта, который приветствовал прохожих, был ты?
— Да, — кивнул Джеред. — Я стоял с другой стороны елки перед зданием суда, когда ты с мистером Грисвелдом вела разговор. — Джеред прошел в ярко освещенную кухню, где остро чувствовался рождественский запах остролиста. Шейла следовала за ним.
— Значит, ты знал, что я обнаружила злоумышленника, и ничего мне не сказал?
— Как и ты, дорогая. — Он бросил на нее насмешливый взгляд и выдвинул ей стул.
— Но я — это понятно. — Она сняла куртку и повесила ее на спинку стула. Продолжая стоять, посмотрела ему в глаза долгим испытующим взглядом. — Если ты знал, что злоумышленник пойман, почему же ты остался?
— Мне было любопытно, что последует дальше, — спокойно сказал он. — Когда ты промолчала про Грисвелда, я просто решил посмотреть, что еще ты придумаешь.
— Что еще? То есть ты догадался, зачем я уговаривала тебя исполнить роль Санта-Клауса?
— Чтобы я полюбил детей? — Он смотрел на нее насмешливо. — Сердца, может быть, у меня и нет, но мозги есть.
— Нет, Джеред, — вздохнула Шейла. — Сердце у тебя есть.
Она в изнеможении опустилась на стул. Джеред едва сдержался, чтобы не броситься к ней. Это было бы безрассудством. Эта женщина должна наконец осознать, что ему лучше исчезнуть из ее жизни.
— Я хотела, чтобы ты остался и после того, как я уличила мистера Грисвелда, — тихо сказала Шейла, глядя ему в лицо. — Чтобы ты хоть раз в жизни провел веселое Рождество и запомнил его.
Джеред выглядел расстроенным. Кажется, он наконец понял, что все это она делала ради него. Правда, она сомневалась в успехе… И, как видно, не напрасно, если верить словам Джереда. Однако она могла бы поклясться, что за последние несколько дней он переживал минуты счастья. Когда изображал Санта-Клауса, например, и разговаривал с детьми. Когда смеялся ее шуткам… и когда обнимал ее во время танца. Так почему же он не признает этого?
— Мне кажется, тебе это удалось, — сказал наконец Джеред. — Это Рождество действительно получилось фантастическим. И наверное, лучшим в моей жизни.
По крайней мере он хоть признает ее старания — и тем не менее покидает ее. Значит, ничего не изменилось?
— Я успела показать тебе только рождественские забавы, но не помогла ощутить радость праздника.
— Об этом уж придется позаботиться мне самому.
Шейла почувствовала, что силы ее покидают.
Она потерпела поражение.
Изо всех сил стараясь сдержать слезы, Шейла прикрыла рукой дрожавшие губы.
— А если я скажу, что люблю тебя таким, какой ты есть? И попрошу остаться?
— Не поможет, — ласково сказал Джеред. — Ты воплощаешь для меня все, о чем только можно мечтать, но иногда… — он умолк, не зная, как объяснить, — иногда я чувствую, что навечно закован в панцирь суровости. А тебе и ребенку не под силу будет жить рядом с человеком в панцире. Вам нужны Квайет-Брук, тепло, любовь и… ветка остролиста с ягодами под Рождество.
Из глаз Шейлы хлынули слезы. Стиснув губы, Джеред выхватил из коробки салфетку и подал Шейле.
— Ну вот, я довел тебя до слез. — Он смотрел, как Шейла вытирала глаза, огромные прекрасные глаза, и чувствовал себя преступником. Ему до боли хотелось подойти и обнять ее.
— Прости, — сказала она. — Разве ты не понимаешь, что хочешь похоронить себя?
— Да мне не надо даже ничего хотеть! — с раздражением воскликнул Джеред. — Я по своей сути мертвец.
Шейла покачала головой.
— Нет, ты именно
Джеред терпеливо ждал, пока Шейла выговорится. Она заслужила право порицать его, потому что больше всех старалась сделать счастливым.
— Итак, ты уезжаешь? — спросила она почти шепотом.
