ключей, открыл железный шкаф и вынул из него четыре большие картонные коробки.
— Пожалуйста, помоги перенести их в мой кабинет! — сказал Трендов бригадиру уборщиков.
Христов взял коробки и медленно пошел к дверям.
— Кончил ты? — услышал он за спиной голос Трендова.
— Да, вчера вечером, — ответил Борисов. — Остался допоздна. Измучился. Пришлось затемнить окно. Смешанное освещение вечером утомляет глаза.
— А когда ты уезжаешь?
— Через два дня. Потому и тороплюсь.
«Что ж, значит, в следах на оконных рамах нет ничего особенного», — подумал Христов и вышел. Из комнаты скоро вслед за ним вышел и Трендов.
В коридоре возле лестницы стоял рабочий из слесарного цеха. Он подошел к Трендову.
— Вы меня искали вчера? У вас несгораемый шкаф был испорчен?
— Да, второе отделение не открывалось.
— И в прошлый раз тоже было повреждено второе отделение?
— Да.
Христов еще был охвачен разочарованием, испытанным несколько минут назад, когда догадки его оказались напрасны. Поэтому он не обратил внимания, как это так, противно правилам, четыре коробки, полные чертежей, которые были даны для работы в одно бюро, целую ночь оставались в другом.
В полдень он захватил ящичек с инструментами и прошел в механический цех.
Там, на третьем станке, работал кривоногий Ангелов. Возле него, только лишь войдя в помещение, Христов заметил толстого человека, но не мог его хорошенько разглядеть, так как тот стоял спиной к нему.
— Здорово! — громко поздоровался бригадир.
Ангелов поднял голову и так же громко ответил на его приветствие.
Обойдя следующий станок, Христов завернул к распределительному щиту. Теперь краешком глаза он увидел, что толстяк, стоявший рядом с Ангеловым, внимательно следит за ним взглядом. Лицо у этого человека было морщинистое, с двумя глубокими складками по сторонам приплюснутого носа. Перед распределительным щитом Христов остановился, вынул отвертку из инструментального ящичка и взялся за ручку рубильника.
В этот момент человек, стоявший подле Ангелова, совсем тихо спросил его:
— Когда тебе удалось?
— Позавчера. Он приходил чинить проводку. Сегодня утром я подробнее поговорил с ним.
— И как?
— Еще ничего не могу сказать. За обедом опять поговорю.
— Будь осторожен!
— Знаю, — проронил токарь и снял крышку с коробки подач на своем станке.
— А тот там, напротив, не проболтается?
— Не думаю.
— Ты его предупредил?
— А о чем?
Рабочий, чей станок получал ток от щита, у которого стоял Христов, нетерпеливо спросил:
— Что тут не в порядке?
— Сейчас проверю.
— Давай скорее! Уже пятнадцать минут, как станок не работает. Дремлю, как лошадь у пустых яслей.
Христов обернулся. За его спиной стоял пожилой мужчина, с седыми щетинистыми усами и с большой бородавкой на правой щеке.
— Ты что здесь, новенький? — спросил он.
— Да, недавно поступил, — ответил Христов и начал отвинчивать крышку рубильника.
— Ты, видно, приятель с Щербатым?
— С кем?
— С Щербатым… с Ангеловым, токарем у того станка. Вы очень дружески поздоровались.
— Я со всеми здороваюсь, не только с приятелями, — возразил Христов.
— Нестоящий он человек.
— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать.
— Чего тут не понимать. Дрянь человек, да и только.
— В каком отношении?
— Во всех отношениях. Я с ним работал как частник.
— А, значит, у вас старые счеты?
— Не только старые. Ты слышал о второй его рационализации?
— Слыхал.
— Мы сперва вместе над нею работали. А потом он меня обмишурил.
Христов бросил искоса взгляд на станок Ангелова. Толстый, морщинистый приятель токаря быстро опустил голову, чтоб не видно было, как внимательно он следит за разговором у распределительного щита.
— Не смотри на них, — заметил щетинистый усач. — Догадаются, что мы о них говорим.
— А кто это рядом с Ангеловым?
— Маджаров, фрезеровщик. Одного с ним поля ягода.
Христов быстро починил проводку и включил рубильник. Контрольная лампа на щите зажглась.
— Готово! — произнес он, прибрал инструменты и пошел по дорожке между станками.
Пожилой рабочий, который с ним разговаривал, обернулся и пристально взглянул на толстого Маджарова. Это продолжалось одно мгновение. Маджаров вопросительно покачал головой. Усач поднял брови. Они поняли друг друга.
Столовка сектора «С» помещалась в отдельном здании. Входные двери — средняя и две боковых — вели в широкую переднюю. За ней открывался просторный зал. Против входа находился гардероб, вправо — умывальная, влево — столовая на 200 человек.
Квадратные столы, с четырьмя стульями возле каждого, покрыты были белыми скатертями. На каждом столике — ваза с цветами. В глубине зала, у стены, несколько столиков поменьше. За одним из них уселись обедать токарь Ангелов и бригадир уборщиков Христов.
Оба молча и сосредоточенно ели. Каждый был поглощен своими мыслями.
Наконец, токарь поднял голову и спросил:
— Ну, а в чем заключается твоя рационализация?
— Я хочу увеличить количество асбеста в фрикционных прокладках.
— А это намного снизит себестоимость?
— Думаю, что да.
— Ты расчеты делал?
— Делал. Каждые лишних десять килограммов асбеста снижают себестоимость линейного метра прокладки на три стотинки.
— Это немало, — сказал Ангелов, подумав.
— Конечно, немало. Сотни тысяч левов в год.
— Ты опыты производил?
— Да, в одной промартели.
— И какие результаты?
— Мне удалось увеличить количество асбеста на 50 килограммов в трехстах килограммах массы.
— Как ты этого добился?
— Изменил кое-что в процессе приготовления массы.
— А почему ты не попытаешься заменить для спайки фенол чем-нибудь более дешевым?
— Не хочу менять испытанный рецепт.
