пишу Вам несколько слов, чтобы поблагодарить за статьи в «Мечах». По-видимому, одно Ваше письмо (перед Швейцарией) пропало. Писали ли Вы о книге Червинской[82] ? Посылаю Вам последнее производство с просьбой подать подробные советы и высказать Ваше мнение до того, как я что-нибудь предприму. Мне кажется, что это неважно. Пишу очень мало, так как должна бежать по делам. Очень тронута Вашей всегдашней обо мне памятью. Верьте, что я Вас никогда не забываю и во всем с Вашим мнением считаюсь. Что «Скит»? Кто что пишет? Целую всех.
Алла Г.
Не могла послать Вашей дочери марок, так как у меня собирают их брат и сын и ничего мне не дали. Как мой сборник? Стоит ли его подавать уже сейчас? Прошу ответить сразу, нужно уже что-нибудь посылать в «Современные записки».
Недатированное письмо, посланное из Швейцарии в Прагу, вероятно, летом 1938 г.
20.
Дорогой Альфред Людвигович, большое спасибо Вам за письмо — я всегда бываю очень тронута Вашей памятью — я очень грущу, что пока не видно возможности приехать когда-нибудь на месяц в Прагу и навестить Вас. Ведь столько времени уже прошло с тех пор, что я уехала, так много чего переменилось за это время, — я до сих пор помню и даже лучше, чем раньше. Ваши слова: легче влюбиться, чем подружиться. И влюбляться не так легко, и подружиться, чем дальше, тем безнадежнее. В Париже у меня, что называется, «масса друзей», но это уже, вероятно, лишь приятельство, и потому я так ценю Вашу память и письма пражан, которые меня еще иногда вспоминают. Впрочем Маша и Мансветов мне не ответили, Ваулин — тоже, Женечка написал мне какие-то грубости и обвинения, которые мне хотя и представляются детскими, но все же весьма огорчают. Конечно, Вы ему ничего не говорите — это все ерунда, и он когда-нибудь это поймет, не будь расстояния — мы бы договорились с ним легко. Напишите мне о них, пожалуйста. Что новая поэтесса 83? Правда ли, что Маша ждет ребенка[84]? Какие новые стихи? Предполагается ли что-нибудь издавать? Как приняла Эмилия Кирилловна критику[85]? Увы, в Париже ее холодно и безоговорочно отвергают, и все мои разговоры и убеждения, как видите, ничему не помогли. Как живет она? Что слышно о Тукалевской? Она писала мне сюда один раз, но я не совсем поняла, остается ли она в Либерце или уезжает и куда? и когда? Я очень сожалею, что ей не удалось остаться в Париже сразу[86]. Как Ваше здоровье и «труды для души»? отдохнули ли Вы, и как дочки и Антонина Иосифовна? И как настроение у людей русских в Праге, и беспокоит ли оно лично Вас? Я сижу за газетами и радио, как если бы я до сих пор была связана с Прагой реально[87]. В Берне я пробуду до конца сентября, но с эгоизмом и надеждой прошу ответить мне сюда и до этого срока, так как мне очень хочется иметь Ваше письмо еще до Парижа, а также Ваши советы касательно моего сборника, который я должна сдать Фондаминскому[88], вероятно, сразу по приезде. Дело в том, что многое в моих планах переменилось. Во-первых, перечтя и соберя с большим трудом и (увы) неохотой свои стихи, я поняла, что «Каменный Ангел» почти ни при чем. Заглавие же это уже дано в библиотеке «Дома Книги»[89] и на чьей-то обложке, но я его больше определенно не хочу. Я думаю о том, что «Детская книга» было бы лучше. Стихов будет, вероятно, 30 или немногим больше. Я удивлена, что у меня их столько набралось, и все лето страшно мучаюсь, вспоминая всевозможные советы на данную тему. Во-первых, многое надо выбросить. Первый год жизни в Париже не дает ни одного стихотворения, последний — больше всего. Переделок необходимых — невероятное количество, и мне страшно грустно, что именно сейчас при относительном здоровье, покое и свободе мне не с кем советоваться и не перед кем читать, чтобы лучше услыхать самой. Недавно мне показалось, что это вообще моя последняя книга стихов и что надо же с ней быть позаботливей, — но, увы, работа до настоящего дня клеится неудовлетворительно. Конечно, дальше я буду писать прозу (которой еще нет и, умоляю, о которой не судите ни по моим письмам, ни по старым попыткам), а стихи меня, вероятно, жестоко обманули, так как в них я не могла ничего сказать и всегда невероятно разбрасывалась. Если Вы захотите мне помочь, я в следующем письме прислала бы вам перечень стихов в порядке сборника. Хочу включить «Марусю» и, быть может, в самом конце. Получили уже в «Ските» сборники Смоленского, Гиппиус, Терапиано? Я знаю, что для «Скита» были отложены экземпляры, но вся пересылка издания «Русские поэты»[90] ведется через «Дом Книги» и на руки авторам дают не больше двух, трех экземпляров. Сейчас в Берн приехал Саша, и все наше семейство после долгого перерыва в сборе. Сын наш очень хорошо учится. Но для меня его немецкая икона — такой больной вопрос, что я даже не могу об этом писать. Вы бы сделали мне хороший подарок, если бы у Ваших дочерей или знакомых нашли ненужную хрестоматию с русскими классиками. У него есть «Живое слово» (пражское издание) и еще какая-то, драная, без первой страницы, но ни Бородина, ни вещего Олега, ни по «синим волнам океана» и т. д. достать негде, и он все это учит с жадностью с наших слов, а мы многое перевираем, и это невозможная вещь. Увы, собраний сочинений в Берне тоже нет ни у кого, а он так любит стихи (еще одно, увы…). Я всегда покупаю ему в Париже русские книги, занимаясь с ним по-русски, диктовала ему все отрывки стихов, допустимые для его возраста, но книги всё — специально детские, а Пушкина и Лермонтова я не покупала, так как целиком ему их еще нельзя давать в руки. Одним словом, если бы он мог получить обыкновенную хрестоматию с отрывками из Толстого, Гоголя и поэтов — это было бы для меня и него — огромный подарок. Но только в том случае, если это Вам ничего не будет стоить. Я провожу в Берне уже четвертый месяц довольно нелепой и очень тихой жизни. Говорить не с кем «о самом главном»[91], «выяснять отношения» — не приходится, стихи тут нужно скрывать как позор и блажь, которую пора бы бросить. Впрочем, по выражению здешних старожилов, это лето еще можно бы было назвать. Berne en follie[92], так что кое-что как будто и мне нравится и местные герои выкидывают разные штуки, но до Червинской им все же далеко. Брат мой Анатолий сейчас из Сараева поехал в Албанию, а потом собирается в Грецию. Очень доволен жизнью. В Париж вообще не собирается.
Что рассказывает Морковин о Париже и рассказывает ли еще вообще? Я собираюсь ему писать завтра. Пора кончать. «Скиту» передайте привет и нежную память. Женечке скажите, что его целую (больше ничего). Ответьте мне сразу, мне так это нужно. Вам и Вашей семье мои самые лучшие пожелания. Искренне Ваша Алла Головина.
Собирается ли уже «Скит»?
Во время переписки нашла пару стишков, которые Вам, кажется, не посылала. Впрочем, есть и еще.
P. S. Если бы была у Вас книжка-учебник по русской истории — это нам тоже бы ужасно было нужно[93].
Марта Яковлевна[94] Вам очень кланяется…[95]
Письмо из Берна в Прагу. На почтовом штемпеле — 7.IX.1938. К письму приложены тексты стихотворений «Со всею преданностью старой..». «Теченье городской реки..», «На севере венки из жести…».
21.
17.11.1939
Дорогой Альфред Людвигович, я Вам не писала целую вечность по «целому ряду причин», из которых главной была моя долгая болезнь весной-летом и связанное с ней настроение. Я никогда не была такой пассивной, никогда так мало не работала, как в этом году, — никогда не имела такого большого литературного успеха. Дело в том, что за прошлую осень я написала очень много стихов и кое-что зимой, это все постепенно печаталось и создавало впечатление «буйного роста». Кроме того, появилась проза[96] которая доставила мне успех уже совсем неожиданный и в печати
