Открытка, отправленная в Прагу из Берна. На почтовом штемпеле — 24.V.1940.
24.
Дорогой Альфред Людвигович, я очень давно Вам не писала, но, конечно, никогда не забывала и часто о Вас думала. Только последнее время всё вокруг было так неопределенно и смутно, что прямо рука не поднималась писать. Да и сейчас я сижу почтя без вестей и не знаю, что из моего письма получится. Пишу Вам на такой смешной бумаге, потому что сижу в бюро. И это служебный блокнот для записок.
Работа не трудная, но я очень устаю, вставая в 6 часов, и вечером не могу ни читать, ни писать. От Саши я имела открытку от 15-го июля и от сестры[118] тоже — они остались у себя, и я была очень счастлива это узнать, хотя совершенно не знаю с тех пор ничего, а также на что они живут и есть ли у них возможность зарабатывать. Сын мой здоров, хорошо учится, но ему не хватает отцовского присмотра — 11-ый год, начинает хулиганить с товарищами. А мы его слишком балуем с бабушкой и Мартой Яковлевной.
Как Ваше здоровье? Пришлите мне обязательно стихи Вашей дочери — они меня очень интересуют. Я имела известия от Мария Викторовны, князь успел выехать из Бесарабии [119]. Где Тамара, не знаю, я у нее провела в апреле два дня, она много работала по уборке виллы, в огороде. Митя устроился тогда на фабрике. Умерли Философов[120] и Хиряков[121] в Варшаве. Но об этом Вы, вероятно, знаете. Имеет ли Женя письма от отца[122]? Я раз Жене писала (зимой), но он мне не ответил. Писала из одной деревни жена Ставрова[123], совершенно случайно туда попавшая, она мне сообщила, что все наши разбросаны повсюду и о большинстве ничего не известно. Настроение у меня очень беспокойное, а у моего брата еще хуже. Что Морковин? Что родственники Чегринцевой в Кишиневе? Пожалуйста, пишите мне побольше и не забывайте меня. Передаю самый сердечный привет Вашей семье. Желаю Вам много всего хорошего и здоровья
Пишите, дорогой Альфред Людвигович.
Искренне Ваша А. Головина
Недатированное письмо в Прагу из Берна. На почтовом штемпеле 29.8.1940.
25.
19. I. 1941
Дорогой Альфред Людвигович, я так счастлива была получить Вашу открытку. Я всегда вспоминаю Вас с неизменной любовью и благодарностью. Как хотелось бы мне повидать Вас и очень долгие часы рассказывать Вам множество вещей. О смерти Вадима Викторовича[124] я знаю. Мои друзья пишут мне такие грустные вещи, что прямо отчаянье берет. Здесь мы организовали помощь русским артистам, оставшимся во Франции. Алданов уехал. Получила на днях очень серьезное и очень тронувшее меня письмо от Ивана Алексеевича[125], он очень хорошо относится к моей прозе («из всех 'молодых” только из Вас будет толк» — эту фразу сообщаю только Вам). Писала мне и Екатерина Дмитриевна[126] — очень хорошо. Я сейчас много работаю, очень устаю, но зарабатываю достаточно для себя и для сына (бюро). Для писания (вернее, для дописания) романа нет ни одной минуты, вечером никуда не гожусь. Но что-то продолжает работать во мне, и дозревать, и оформляться. У меня еще нет этого ужасного сознания, что что-то пропадает в творческом плане. Я не знаю, как переписать для Вас прозу. Нет времени, нет русской машинки. А нельзя устраивать вечера[127] без моих «новых достижений». Как я благодарна Вам за верную Вашу память, за этот вечер, мне будет казаться, что я побывала в Праге какой-то своей самой настоящей частью. Стихов не пишу с начала войны — не могу. Есть только два случайных и нелюбимых («а мне настал черед — сказать: идут года» и т. д. и «закат печальной молодости нашей. Ты в зеркале на диво молода, а надо быть счастливее и старше, спокойней и мудрей в твои года» и т. д.
Есть еще одна мелочь, впрочем («в ноябре, во время войны в нашем дом городе на заре…»).
Есть еще одна новость: меня хотят лансировать[128] мои компатриоты[129]. Отношение исключительно по доверию авансом. Переводится моя книга «Niemands Kinder»[130] — рассказы. Предложили вечер в Пен-клубе, но это еще рано, думаю. Напишите мне, какие стихи будут читаться, не знаю, есть ли у Вас всё, что мне бы хотелось «услыхать» в Праге. Я пришлю Вам список того, что, как мне кажется, всего для меня типичнее. Но довольно разговоров обо мне. Напишите мне о своем здоровье и о стихах Вашей дочери.
Мой сын пишет «мемуары», хорошо учится. От Александра Сергеевича недавно получила письма. Он работает, должен писать очень коротко. Сестре моей с детьми очень трудно. Мой брат Штейгер пишет газетные статьи (здесь) и очень отговаривал меня писать еще когда-либо стихи (он влияет на мое молчание почти так же, как война) и «разумеется, писать прозу». Адамович издали советует мне «от всей души» то же самое. Передаю свой нежный привет всем друзьям: Морковину, Женечке, Эм. Кир., всем, кого встречаете. Еще раз спасибо за память и за всё. Лучшие пожелания Вам и Вашей семье.
Алла Головина.
Напишите мне по возможности скорей и побольше.
26.
25.7.1942
Милый друг,
Я очень Вам давно не писала. Но я, конечно. Вас не забыла. Я сейчас пишу очень много. И больше стихов, чем прозы. Я, стороной, постоянно о Вас слышу. Я надеюсь, что Ваше здоровье благополучно, так же, как и мое… Я работаю по-прежнему в бюро. Мальчик учится и хочет уже поступать на естественный факультет. Как Ваши «девочки» и семья?
Маша бесконечно много печатается[131]. Мой брат презирает всё. Берн никогда не цвел так щедро, как в этом году. Пожалуйста, напишите мне, о чем хотите. Привет Камневым, Дрееру[132], Морковину. Чегринцевой и всем, кто меня помнит.
Сердечный привет. Искренне Ваша А.
Вегn. Belpstrasse 53.
P. S. Стихов моих никому не показывайте. Я обещала.
***
