ценности он для тебя, Юлька, не представляет. Вот так.
— Тогда зачем он? — не понимал я, вглядываясь в потертые циферки. Двадцать один — семьдесят шесть — ноль один. Зачем?
Да просто так. Почему бы и нет? Человек проехал в автобусе, а билет выбросить забыл. Положил в бумажник. Может, машинально. А может, он их собирает. Не только счастливые, как Юлька, а всякие. Да мало ли что!
— Смотрите, — сказал Пальма. На обратной стороне талона тем же ровным почерком было написано то же самое слово — Света.
— Кто такая эта Света? — спросил я. — Вы ее точно никогда не видели?
— Нет. Да какая разница, Март? Даже если бы и видели. Не настолько большая сумма. И вообще — неясно, сколько лет этот кошелек пролежал здесь. Ты же не будешь разыскивать по городу или даже по стране девушку Свету, чтобы отдать ей три сотни деревянных?
Я не знаю. Наверное, нет. И тут меня осенило.
— Пальма! Год! Там есть год? Указан? На билетике год не пишут?
— Какой год? Откуда?
— Нету, да? — разочарованно вздохнул я и вырвал билет у Пальмы из рук, чтобы убедиться самому. Года не было, конечно. А жаль. Если бы он был, можно было бы узнать, как давно кошелек потеряли. Хотя бы приблизительно. Но года нет, только цена — шесть рублей. Так что говорить не о чем. Хотя… Билеты подорожали не так давно. Они стоили пять рублей пару месяцев назад, а потом подорожали на рубль.
— Кошелек потеряли недавно. Билет стоит не пять, а шесть рублей, ясно?
— Ну и что?
— Да как — что? Они же недавно подорожали.
— Уже полгода, наверное, — буркнул Пальма. — Ничего себе недавно.
— Ну все равно. Полгода — это не так много. Понимаешь, о чем я? Да еще его же не сразу купили, наверное? Так что получается недавно.
— Не понял.
— Я говорю, билеты подорожали недавно. Вот его напечатали с этой ценой, так? А купили-то его не сразу, как только напечатали. Дошло?
— Дошло. Ну и что? Ну, значит, недавно. Какая разница?
Брат и сестра внимательно смотрели на меня. Действительно, какая разница, полгода прошло или десять.
Только все равно хочется вернуть.
— Давайте я его вообще обратно положу, — предложил Пальма, смеясь. — А то он кое-кому житья не дает.
— Мне? — удивился я.
— Нет, мне. Тебе, конечно. Ты зациклился на том, что тебе надо непременно кому-то помогать. У тебя мания помогания, вот.
— Да почему мания? — обиделся я. — Нету никакой мании! Просто почему бы и нет?! Почему не найти эту девчонку и не отдать ей деньги?
— Вот-вот, — улыбнулся Пальма.
А мне почему-то стало так обидно, я даже и не понял, почему. Я швырнул билет на асфальт и, развернувшись, пошел куда-то к деревьям.
— Март! Да я же пошутил, ты что?! — бросился за мной Пальма. Он догнал меня, остановил и взял за плечо. Я посмотрел на него исподлобья, сбросил его руку и еще быстрее пошел куда-то вдаль.
— Март! Да ну прости! Ну что ты обижаешься?!
— Ты кретин! — крикнул я. — Если у меня — мания помогания, и ты считаешь, что это плохо, то какого черта я грабил банк?! Почему ты не сказал, что помогать — это плохо?! Или не плохо?
Кучка пацанов и девчонок, только что о чем-то шептавшихся, переглянулись, с интересом подняли головы и посмотрели на Пальму. Никто из нас не обратил на них внимания. Не до того было.
— Да я ничего не имел в виду! Я пошутил, Кот, ты что, не понимаешь, я просто пошутил!
— Смешно! — крикнул я и побежал куда-то по направлению к школе.
— Пальма, ты — урод, — буркнула Юлька, забирая у него атлас звездного неба. Она подняла талончик и положила в кошелек. — Вот теперь иди и проси его вернуться.
— С какой стати?! Я же сказал, что пошутил! Я не виноват, что он такой обидчивый! И никуда я не пойду, хочешь — иди сама.
— Так, да? И пойду!
— Иди!
— Вот и пойду!
— Вот и иди!
Юлька, сдерживая себя, чтобы не обматерить брата при маленьких Графике, Наташке и еще дюжине таких же мальчишек и девчонок, столпившихся рядом, пошла искать меня. Хотя какими бы словами она ни обругала бы его, не думаю, что они удивились бы больше, чем тогда, когда Пальма говорил со мной. Он хотел позвать сестру и попросить прощения, даже заикнулся было, но вместо извинения вылетело совсем другое:
— Ну и иди! Целуйся там с ним! Он тебе песню по гардины споет!
— Про какие картины? — переспросил График. Пальма шумно выдохнул.
— Да ну тебя! — пробурчал он и зашел в подъезд.
…Я пошел в школу. Погладил косяк входной двери, прислонился к нему лбом. А потом поднялся на третий этаж и зашел в наш кабинет. Все в нем было привычно — и разрисованные парты, и чахлые цветочки в старых горшках, и скрипящая дверь в раздевалку, и зашитая занавеска, бывшая когда-то белой. И даже доска, на которой я иногда делал синтаксический разбор всяких предложений. Как правило, на слабую тройку.
И вот что странно — здесь было уютно и тепло. Я решил, что буду ночевать здесь. И вообще теперь буду сидеть здесь. Все время.
То, что Юлька и Пальма не будут искать меня тут, я знал точно. Мне ужасно не хотелось, чтобы меня искали. Все равно я больше к ним не пойду. Довольно с меня. Денег я достал, значит, помог. Все, теперь я свободен.
Но ведь ты делал это не ради свободы.
Ты? Чего тебе надо? Почему ты не пришел, когда я звал тебя?
Я больше не приду, когда ты будешь меня звать. Ты отлично справляешься сам.
Да где — отлично?! Я не помог шоферу! А знаешь, почему? Потому что ты не сказал мне, как!
Я не обязан. А почему ты думаешь, что ты ему не помог?
Его не отпустили.
Его отпустят завтра.
Откуда ты знаешь?
Разве это так важно? Знаю, и все.
А еще я поцапался с Пальмой…
Ну и дурак. Разве он хотел тебя обидеть?
Я не знаю.
Конечно, нет. Знаешь, как ему сейчас паршиво? Так же, как и тебе.
А тебе?
Мне? Да, и мне. Мы с тобой — одно и то же. Забыл?
Я помню. Я все помню.
Вот и отлично. Так что бери себя в руки и быстренько к ним. Понял?
Нет, не пойду. Не могу.
Почему? Ты зря обижаешься.
Я не обижаюсь… Это я обидел его.
Так иди и извинись.
