случая», корабля твоего отца. — Он протянул руку. Эндрю пожал ее. Пожатие было крепким, кратким и сухим.
— Как он умер? — спросил он.
— Убит. Ты знал, кем был твой отец?
— Я догадывался, — ответил Эндрю.
— А теперь, — сказал Карлион, — чем ты собираешься заниматься? — Он вдруг смущенно развел руками. — Твой отец оставил все мне. — И быстро добавил, немного отвернувшись: — О, конечно, тебе стоит только попросить, и ты получишь все, кроме корабля. — Его голос упал на последнем слове до той приглушенной ноты, на которой он говорил о закате. Его голос был необычайно музыкален, даже в самой краткой, небрежной реплике. В нем была сосредоточенность, прозрачная чистота, предполагающая глубину и напряжение, которые, несмотря на абсолютно другой тембр, наводили на мысль о скрипке. Эндрю слушал его как бы с чувством голода.
— Ты останешься здесь? — спросил Карлион, указывая рукой на подножие холма.
— Я ее ненавижу, — сказал Эндрю. — Она безобразна.
— Почему ты поднялся сюда? — неожиданно спросил Карлион.
— Внизу — везде красный кирпич, покрытые гравием площадки для игр, через каждые несколько ярдов что-нибудь в таком духе. Наверху — ничего на многие мили.
Карлион кивнул.
— Понимаю. Почему бы тебе не пойти со мной?
Вот и все, что произошло до того, как было принято решение. С этого момента Эндрю пошел бы за Карлионом на край света, но Карлион, до смешного импульсивный, хотел просто уйти, ничего не объясняя и не оформляя. Именно Эндрю настоял на том, чтобы Карлион сходил в школу и подал заявление.
На ту ночь Карлион остановился в гостинице, в городе, и Эндрю, пожелав ему спокойной ночи, задал вопрос, который очень хотел задать весь вечер.
— А вы хотите, чтобы я пошел с вами?
— Да, — ответил Карлион. — Мы оба любим одно и то же, то, что не любят в этой школе, да и мои матросы, прекрасные люди, запомни, тоже не любят таких вещей. Мы созданы быть друзьями.
«Созданы быть друзьями». Эндрю засмеялся, идя по холмам. Во что он превратил эту дружбу? Он подумал: а если бы он был в силах, вернул бы он все, как было, вернул бы он обратно скрытые насмешки, постоянные напоминания об отце, с которого надо брать пример, ненавистный шум моря, опасность, но в это же время дружбу Карлиона, каюту, в которой можно спрятаться от глаз команды, речи Карлиона, чтение Карлиона, абсолютно животворную веру Карлиона в то, что он делал?
Своим поступком он не уничтожил ни своего стыда, ни своего страха, только усилил их и потерял Карлиона. Однако, если бы он мог повернуть время вспять, ему пришлось бы оставить позади Элизабет и это пробужденное, побежденное и все же упорное стремление подняться из грязи.
В мыслях о прошлом пролетел час. День начался, и бледный шафраново-желтый свет поглотил первое серебро. Огни в долине опять погасли, кроме нескольких, которые еще горели, но не ярко, а как тусклые порыжевшие цветки дикого кустарника. Поднимаясь в гору, Эндрю вздрогнул, увидев под собой коттедж, маленький, без света и движения. Слабый солнечный свет не мог проникнуть под деревья, в тени которых лежал коттедж, так что, пока мир купался в золотом дожде, коттедж оставался в тени. Но для Эндрю, смотревшего на него с холма с бьющимся от неожиданного зрелища сердцем, он лежал в еще более глубокой тени опасности и смерти.
Сердце его, так внезапно пробудившееся от воспоминаний, было в смятении, и он не знал, что заставляло его биться — страх или любовь.
Он пристально вглядывался в коттедж, как будто напряжением воли мог заставить его открыть все свои тайны. Из трубы не шел дым, из окон — свет. Эта безжизненность ничего не значила, так как было едва ли больше семи, однако она пугала Эндрю. Предположим, что Карлион и его люди уже побывали в коттедже и теперь в нем таилась их месть. Бесполезно было говорить себе, что Карлион не позволит обидеть женщину. С ним были Джо и Хейк. Он подумал: а где Карлион оставил «Счастливый случай»? Если он лишился корабля, с его лидерством покончено. Эндрю показалось, что столетия прошли с тех пор, как он с бьющимся от радости сердцем смотрел, как вьется дымок над трубой коттеджа. Как все изменилось!
Очень медленно он подошел к спуску с холма, пристально глядя на коттедж. Для страха была и другая причина, контрабандисты могли поджидать его внутри, чтобы поймать в ловушку, подстроенную кокни Гарри. Но была ли там ловушка? Его долгом было предупредить Элизабет, но когда он что-либо делал во имя долга?
Он мог, открывая дверь в коттедж, столкнуться лицом к лицу с Карлионом, Джо, Хейком и остальными. Он вспомнил видение, которое появилось в желтом свете свечи в комнате Люси. Его тогда охватила, как даже ему самому показалось, какая-то жалкая нерешительность.
«Если бы я только не поддался той женщине, — думал он, — как легко было бы беззаботно шагать вниз по склону, выполнив свой долг!» Он был бы чист, счастлив, уверен в будущем, уверен, что раз и навсегда восстал из своего прошлого. Теперь он возвращался побежденный своим телом, удрученный, отчаявшийся, возвращался, чтобы предупредить и уйти. «Почему не отказаться от этой затеи — быть лучше, чем я есть, не бежать сейчас же, никого не предупреждая? Я снова принимаюсь за это утомительное и безнадежное дело, пытаюсь подняться, и меня ждет новое разочарование. Почему не избавить себя от этой горечи?» Трусливые мысли преследовали его слишком настойчиво. Если бы они подкрались осторожно, незаметно, то могли бы победить, но эта их наглая самоуверенная попытка привела к обратному результату. Его сердце взбунтовалось. Он почти бегом спустился с холма, не думая прятаться, всеми силами лишая себя возможности отступить.
Как только он достиг полосы деревьев, коттедж вновь вырос перед ним. Как и в первое посещение Эндрю, к нему вернулась осторожность. Глядя в окно, он на цыпочках пересек открытое пространство между рощей и стеной. Вжавшись всем телом в стену, как будто надеясь, что она напитает его своей твердостью, он приник лицом к краю окна. Комната внутри казалась пустой. Несомненно, все было в порядке. Он сделал три больших шага вдоль стены к двери и тихо поднял щеколду. К его удивлению, дверь открылась. Как она неосторожна, подумал он. Она должна запирать дверь; видя, что комната пуста, он встал на колени и закрыл нижний засов. Верхний был сломан.
Он оглянулся и вздохнул с облегчением, не видя признаков беспорядка. Значит, это не ловушка, подумал он. «Я должен увести ее отсюда сегодня же утром». Посреди комнаты был кухонный стол, на котором когда-то стоял гроб. «Не бойся, старина, — прошептал Эндрю, — я не трону ее. Я собираюсь спасти ее от других, и все». Он слегка дрожал. Утренний воздух, как только он остановился, окутал его своим холодом.
Ему казалось вполне возможным, что в комнате мог обитать ревнивый, горький и подозрительный дух. «Я не хочу никакого вмешательства духов», — подумал он и устало улыбнулся своему суеверию. В комнате, как и во всем доме, было очень тихо. Должен ли он подняться и разбудить ее? Только теперь он понял до конца, с какой страстью и нетерпением жаждал вновь увидеть ее. Если бы только он вернулся не униженным, а победившим ради нее! «Я попытаюсь снова, — думал он, подавляя насмешку над самим собой. — Меня не волнует, как часто я падал. Я попытаюсь снова». Во второй раз в течение двадцати четырех часов и во второй раз за три года он взмолился: «Господи, помоги». Он поспешно обернулся. Как будто теплый сквозняк подул ему сзади в шею. Он поймал себя на том, что опять с беспокойством смотрит на стол и, ему кажется, видит там гроб. «Не бойся, старина, — умолял он. — Я здесь не за тем, чтобы заниматься любовью. Она никогда и не посмотрит на меня. Я хочу спасти ее, вот и все».
Он немного встряхнулся, как собака. «Я поглупел. Я приготовлю завтрак, — подумал он, — и удивлю ее». Чашки висели рядом, над раковиной. Он снял одну и стоял, лаская кончиками пальцев ее край, вспоминая прошлое и сосредоточенно глядя на замочную скважину, с трепещущим, как в присутствии святой, сердцем. Затем маленькая дверь, которая вела на верхний этаж, открылась, и он поднял глаза.
— А вот наконец и ты, — сказал он. Его голос был приглушен и трепетал в присутствии тайны. Комната была золотой от солнечного света, но раньше он этого не замечал.
