а голова людская подобна валуну на берегу морском. Шумит волна, валун тот обтекая, бежит вода, а камень, изнывая от жажды, сух, как горя горький ком. В те годы я имел лишь черствую лепешку. Крутые жернова попреков и обид давили грудь мою. Захлебываясь кровью, подобен был я пойманному соловью. Тот золотистый луг на берегу зеленом — в нем жизнь моя и молодость моя. Там солнце спину жгло, мороз там жег лицо нам, водой нас обделяла там скупая Сырдарья. Коль крепки у тебя и бодры ноги, поднимемся на холм, к тому вон рубежу. Я с этого холма, что было в прошлом, тебе как на ладони покажу. То поле видишь? Там я исполу лет сорок работал, как верблюд, ютился в шалаше, мечтал хоть день быть сытым, ждал удачи, а счастье всё не шло, застыло на меже. Смотри — вон хауз там, а вон супа под тенью разросшегося вширь карагача. Был то приют отчаянья и горя, на той супе свила гнездо печаль. Здесь дом стоял, построенный на диво. Раскинут сад — не сад, а сущий рай. В нем яблони цвели, урюк и сливы. Плодами разными богат родимый край. Да не богат он был счастливой долей для тех, кто беден и кто смелым слыл. Сосед Акбар-амин, богач известный, владельцем сада и арыка был. Для нас земля жестка, а небеса жестоки, — к амину, что ни день, за помощью идем, чтоб голод утолить — щепотку чаю и горсть муки под урожай берем. На черном небе доли человечьей не видно было ни одной звезды. Тогда, отчаявшись смягчить амина, решили в город обратиться мы. Ты видишь хауз тот и ту супу под тенью карагача и розовых кустов? Знай, то гнездо отчаянья и горя,
