— Эллак! — воскликнул он. — Ты ему понравилась. И он хочет у своего отца твоей руки…
— Пусть только попытается, — сказал с гневом Дагхар, хватаясь за меч.
— Нет, — возразила девушка, — я не думаю об этом… странном отпрыске гунна. И он знает мою твердость. Ему известно, что я люблю Дасхара, ему известно, что Ильдихо никогда его…
Король пожал плечами.
— Ни я, ни Дагхар, не гораздо сильнейшие нас, — сказал он, — не защитят тебя он насилия. А что как Аттила прикажет… ведь в его лагере мы будем беззащитны… Что как Аттила прикажет тебе быть женой Эллака… Что можешь ты сделать…
— Я могу умереть! — воскликнула девушка, хватая за руку Дагхара, который, нахмурившись, неподвижно смотрел перед собой. — Ты, Дагхар, не беспокойся! Я буду твоя или умру! И горе тому, кто только захочет овладеть мною.
Глава II
В эту минуту где-то далеко в лесу громко и пронзительно прозвучал охотничий рог. Это один из стоявших на страже воинов трубил в знак предостережения. Все сидевшие тотчас вскочили на ноги. Мужчины схватились за оружие…
Но вот снова протрубил рог. На этот раз тихо, успокоительно, и вскоре два руга привели всадника, который, спрыгнув с коня, медленно приближался к палатке. Он низко поклонился Ильдихо и протянул левую руку мужчинам.
— Эллак! — сказал Визигаст, недоверчиво осматривая его с ног до головы и нерешительно протягивая ему руку. — Это вы? Что заставило вас сюда приехать?
— Забота о вашем благополучии. Отец разгневан. Самовольная помолвка…
— Он узнал о ней очень скоро…
— Даже скорее меня, — сказал Эллак. — Я… я только догадывался… у источника Фригги… Но что король ругов так скоро, так неосторожно, вопреки приказа, помолвил дочь, этого я не думал. Только что возвратился я тогда, после нашего свидания у лесного источника, в лагерь, как повелитель, встретив меня, воскликнул… Я уже ранее замечал его недоверие к германцам…
— Только не к королю Визигасту и не ко мне, — прервал Дагхар.
— И к вам, хотя я и старался рассеять это недоверие… Но тут он воскликнул, обращаясь ко мне: «Полюбуйся теперь каковы верность и послушание твоих соплеменников! Король Визигаст помолвил свою дочь без спросу. Вопреки закона!»
«Откуда ты это знаешь?» — спросил я в испуге.
«Это все равно», — возразил он. — «Это тебя не касается. Мне было открыто это ночью. Я прикажу их, всех троих, привести сюда, заковав в цепи».
Дагхар хотел было возражать, но Визигаст знаком просил его молчать.
— Я старался его успокоить. Я умолял его не прибегать к насилию. Я поручился за вас, что, если он пригласит вас, вы добровольно прибудете в лагерь. — Он взглянул на меня испытующим взором, потом сказал (странно при этом и не понятно было выражение его лица. Будто молния блеснула в его глазах): «Хорошо, пусть будет по твоему! Я приглашу их в лагерь. Ты прав: так будет умнее. Ты, конечно, не понимаешь, почему так будет умнее». Он усмехнулся… Но сколько злобы было в этой усмешке! — Вот я и поехал к вам навстречу, чтобы поторопит вас: заставляя его ждать себя опасно. Кроме того я хотел попросить вас быть благоразумнее в лагере. Не будь упорным, отважный Дагхар, а ты, благородная княжна, не будь слишком гордой!
— Моя невеста, — воскликнул Дагхар, — никогда не может быть достаточно горда, так она прекрасна!
Эллак глубоко вдохнул.
— Ее жениху не к чему мне это говорить, — возразил он. — Она может быть горда как богиня, она поневоле горда! — Он сдержал порыв чувства, вспыхнувшего в его груди, и затем начал снова: — Но вы оба не правы, повелитель прав. По-моему, вы не должны раздражать его!.. Не все сыновья повелителя к вам благосклонны. Если я заступаюсь за германцев, то другие возбуждают его против них. А он больше слушает их, чем меня.
— Почему так? — спросил Визигаст.
Эллак пожал плечами. — Он больше расположен к суровости, чем к кротости. Он не любит германцев, не любит и меня. А любит он…
— Эрнака — этого злого ребенка и это чудовище — Дценгизитца, — воскликнул Дагхар.
— Горе нам, — прибавил король ругов, — если только они когда-нибудь будут править нами!
— Этого не будет никогда! — засмеялся Дагхар.
— А почему не будет? — строго взглянув на него, спросил Эллак.
— Потому что прежде чем… потому что еще раньше…
— Молчи, Дагхар! — вмешался король. — Потому что мы попросим Аттилу, когда он будет делить свое царство между многочисленными наследниками, — ведь у него больше ста сыновей! — отдать нас германцев тебе.
— Он не исполнит вашей просьбы! — возразил Эллак, качая головой.
— Конечно, нет! — с гневом воскликнул Дагхар. Ильдихо приложила палец к губам.
— Слишком обширным, слишком могущественным покажется братьям мое царство! Да кроме того Дценгизитц уже добился согласия отца: отец уже обещал ему отдать некоторые из ваших племен.
— Да ведь он нас ненавидит, — заметил Дагхар.
— Потому-то отец и обещал!..
— Горе тем, которые попадут под его власть, — повторил король, отходя к коням. — Он бесчеловечен!
— Еще бы, — засмеялся Дагхар, — ведь он гунн!
— Скир! — грозно, хотя и сдержанно, воскликнул Эллак.
— Прости его, — просила Ильдихо. — Это тебя ведь почти не касается. Ты ведь наполовину германец.
— Но Дценгизитц, — продолжал с гневом Дагхар, — настоящий гунн, чистокровный гунн! Гордость и украшение своего народа.
— Потому-то его и любит отец, — сказал печально Эллак.
— И как могут быть гунны человечными! — продолжал горячиться Дагхар. — И откуда могут они только знать, что такое человеческое сострадание! Ведь они совсем не люди!
— Что ты хочешь сказать? — спросил Эллак.
— У германцев есть сказание, и вполне справедливое.
— Я слышал о нем, но никогда не слыхал, как его поют. — Там на дереве позади тебя Дагхар, висит твоя арфа. Много я слышал о твоем искусстве. Покажи же его, спой мне песню — «О происхождении гуннов». Так она, кажется, называется.
— Да! Но… — нехотя взял Дагхар свою небольшую треугольную арфу, которую, сняв с дерева, подал ему Эллак.
— Лучше не надо! — вмешалась Ильдихо. — Не требуй, чтобы он пел. Тебе будет больно слушать!
— Ничего, я уже привык к боли. — Начинай!
— Ты хочешь?
— Я прошу.
— Ну хорошо, так слушая же!
Глава III
