— И для чего увеличивать с таким усердием и без того уже безмерную гордость и сумасбродство гунна? — сказал Максимин.
— И откуда, — допытывался Приск, — эта непримиримая ненависть к нам? Мне кажется, что тебе, как германцу, Рим должен быть дороже…
— Чем гунны, хочешь ты сказать?.. Так думал и я когда-то, так думал и мой отец. Но сами римляне вывели меня из этого заблуждения уже давно и навсегда. Гунны грубы, дики, невежественны, — вы учены, утонченно образованы, но вы и лживы до мозга костей. Я испытал это на себе… То было двадцать лет тому назад. Небольшая область скиров стала недостаточной для постоянно увеличивавшегося населения. Король Дагомут собрал народное собрание, и народ решил, чтобы третья часть мужчин, юношей и мальчиков по жребию выселилась и искала счастия на иной земле.
— Жребий пал между прочим и на наш род, благороднейший после королевского. По воле Вотана, мы должны были переселиться. Нас у отца было пятеро, способных носить оружие. Я, младший, только что получил меч из рук короля… Вместе с нашими сородичами, приближенными и вольноотпущенными мы двинулись вниз по Дунаю. Мундцукк, отец Аттилы, приглашал нас к себе на службу за очень большое вознаграждение: храбрость скиров и геройство отца моего — Эдигера всем были хорошо известны. Но отец отвечал: «Мы наняты императором Византии, хотя и за небольшое жалованье. Но лучше я буду служить римлянам только из чести, нежели гуннам за груды золота». Император поселил нас во Фракии. Здесь мы сражались много лет подряд за Византию против гуннов, против Мундцукка.
— Я знаю, — подтвердил Максимин, — вы сражались с неизменной верностью и громкой славой.
— Ты это знаешь, патриций, а знаешь ли ты, какова была благодарность? Несколько лет спустя пришли новые выходцы с востока — роксаланы. Мы продолжали верно и неустрашимо сражаться и против этих новых врагов… Но что же император? Он сообразил, что роксаланы многочисленнее нас и потому предал нас им. Раз ночью римляне и роксаланы под предводительством императорских полководцев неожиданно напали на нас. Одни были перебиты ими безоружные, не успевшие даже проснуться, другие были захвачены в плен и проданы в рабство на рынке в Византии. Земля, возделанная нами, и наше имущество были отданы роксаланам… В эту кровавую ночь пали два моих брата, двое других были уведены в плен. Отец, получивший рану, вместе со мной и немногими из приближенных спасся в соседнем лесу, в родопских горах. Там мы попали в руки гуннов, принадлежавших к той самой орде, с которой мы, состояли на службе у Византии, боролись не на живот, а на смерть. Нас привели к Мундцукку. Казалось, пробил наш последний час. Но гунн сказал: «Несчастие храбрых для нас священно. Вот вы испытали верность римлянина, — теперь испытайте дикость гунна». — Он велел развязать нас, он угостил нас вином и накормил, он сам перевязал рану моему отцу, который в схватках не мало истребил его лучших наездников… С тех пор мы служили гуннам и никогда в этом не раскаивались. Но мой отец, пораженный римской стрелой, перед смертью заставил меня поклясться на мече, — вслух поклясться в том, в чем про себя я давно уже поклялся, — что пока я жив, буду ненавидеть Византию и Рим и изо всех сил вредить им, что эту клятву буду передавать из рода в род, сыновьям и внукам. Я это ему обещал и исполнил.
— Неужели? — после продолжительного молчания сказал Максимин, задумчиво качая головой. — Даже сыновьям и внукам! А есть ли у тебя сын?
— Да!
— И ты воспитываешь его в ненависти к Риму! И ты заставил его поклясться?
— Конечно, римлянин, — раздался возле него чей-то звонкий голос.
Стройный красивый мальчик лет пятнадцати, который до сих пор неслышно пробирался за Эдико, выбежал вперед, обнял Эдико и исчез опять.
— Это?..
— Мой сын — Одоакр. Как только он порос, я заставил его поклясться. И он сдержит клятву.
Глава XVII
В тот же день, поздно вечером, поужинав окончив все приготовления к назначенному на следующий день отъезду, друзья вышли из дому и расположились у дверей, на скамьях, вынесенных рабами.
На душе у них было мрачно, как мрачна была знойная летняя ночь.
Вблизи, на углу широкой улицы горел сторожевой костер, у которого отдыхало несколько человек гуннских воинов, готовившихся сменить караул у западных ворот лагеря.
Максимин сидел, опустив голову на грудь, и тихо вздыхал.
— Тебе тяжело, мой благородный друг? — спросил оратор, с участием взяв его за руку.
— Я уничтожен. Что может быть хуже такого позора? Выслушивать то, что говорил гунн, и не мочь ни слова сказать в оправдание… Как можно после этого жить?..
— Рим и весь мир погибли! — заметил мрачно Примут.
— Кто спасет их от гуннов? — вздыхал Ромул…
— Германцы! готы! франки! — вдруг среди всеобщей тишины раздались громкие крики, откуда-то гулко доносившиеся по воздуху.
— Кто идет? — воскликнули гуннские воины, вскочив на ноги и направляя копья в ту сторону, откуда слышались крики.
— Мы! Здесь готы, франки, тюринги, алеманы, фризы, саксы! Прочь с дороги! Или мы сами ее себе приложим!
— Кто вы? — спросил начальник стражи.
— Послы от тех народов, имена которых мы только что назвали. Воины, стоящие у ворот на страже, сказали нам, что вы нас пропустите, если мы будем громко выкрикивать имена наших народов. Нам нужно говорить с повелителем гуннов.
— Мы также послы от Рима и Византии, — сказал Приск. — С какой целью явились вы к повелителю гуннов? Это не тайна?
— Скоро это не будет тайной, — засмеялся рыжий франк. — Он думает, что все в мире должно делаться по одному его знаку. Он удивится, узнав, каково наше поручение.
— Ты остгот — Витигис. Я тебя знаю, — сказал начальник гуннской стражи стоявшему рядом с ним остготу. — Господин с нетерпением ждет твоего короля Валамера. Прибыл он с вами?
— Это твой господин когда-нибудь узнает, — дерзко ответил остгот. — Идем, товарищи!
И двенадцать рослых воинов, бряцая оружием, прошли мимо костра. Колеблющееся, красноватое пламя его обливало их мощные фигуры каким-то фантастическим светом. На шлемах у них были приделаны крылья орлов, рога буйволов и разинутые пасти медведей. Длинные плащи и шкуры лесных исполинов волновались спускаясь с их широких плеч. Острия их копий, при вспышке пламени, казалось, касались облаков.
Молча, с изумлением смотрели им вслед римляне.
Глава XVIII
Когда на следующий день утром послы вышли из дому, они изумились, увидев, что кроме их собственных повозок, носилок и вьючных животных перед домом стоит еще несколько повозок и прекрасных коней.
— Это подарки для вас от Аттилы, — сказал Эдико. При этом он поднял покрышку одной из повозок: там лежала целая куча дорогих мехов. — Взгляните, такие меха у нас носят только знатнейшие из князей. Но погодите! Для вас есть еще подарок. Мне поручено об этом позаботиться. Я должен сопровождать вас до границы.
— А где же Вигилий?
— Он уже выслан! — сказал, подходя Хельхал, который также должен был состоять в почетной свите и, хотя на недалеком расстоянии, сопровождать отъезжающих. — Господин думал, что вам неприятно будет
