Под знаком Льва

Зеленый луг и вечер…
Сумеречное счастье!

Беспричинная печаль,
неведомая грусть,
легкая, как мимолетность мига.
Странная радость —
безвестная, бесполезная…
Радость…
Отчего ты так безотрадна?

Не чужая печаль,
не кручина ничья —
именная.
Моя!

Зеленеющий луг,
на котором резвятся ягнята…
Резвятся, милые,
резвятся…

«Я, пришелец из ночи, лишь с ней и в ладу…»

Я, пришелец из ночи, лишь с ней и в ладу,
ибо мне она мать и отчизна… Короче,
я тогда лишь и счастлив, когда попаду
в чернокнижную мглу лунатической ночи.

Я бреду, усмехаясь под стать королю,
я досаду свою до рассвета оставил:
всех и вся в темноте я всем сердцем люблю,
кроме, черт побери, грамматических правил!

Но прощу я и правила эти потом,
ибо Полночь — Офелия с белым цветком,
ибо Ночь — леди Макбет с кровавым клинком, —

и спасенье мое, и погибель при этом.
Награди же собою меня поделом,
ночь, которой вовек не смениться рассветом!

«И пугач и неясыть…»

И пугач и неясыть[6] —
по душе мне они,
ибо филинов голос
мне с рожденья сродни.

Голос дьявольской жути,
колдовской аргумент
в пользу древних преданий
и зловещих легенд.

Мне поведает филин
про великую боль,
про абсурд литании
и про вещий пароль,
без которого тайну
рифмой не озарить,
без которого песня —
не неясыть, а сыть.[7]

Без которого — сгинуть
в желтом пекле пустынь
и невзвидеть за тучей
поднебесную синь.
Потому-то мне филин
и его ведовство
по душе, ибо тайны
не постичь без него.

За абстрактной системой
верных формуле сфер
затаился премудрый
филино-люцифер.