Когда не хохочет он и не бормочет,когда не горланит в ночи что есть мочион песни таинственной.Когда он затоплен мечтой голубою,когда он уходит в мечту с головою —о ней, о единственной,при виде которой наш Легрис опешил,смешался и спешился и, безутешен,забыл о греховности.Отныне у бочки не выбьет он днища,не выпьет ни капли — он кормится пищейвысокой духовности.Взнуздала, стреножила, шоры надела —а он еще глупостей всех не наделал:так много осталось их…Свирепо дымит он, как будто бы памятьо ней этим дымом желает обрамитьв минуту усталости.Где след балагурства в былом бедокуре?Не в этой ли трубке, которую куритвсегда одинаковонаш Легрис, блуждая в мечтах, навигатор,от полюса к полюсу через экваторбез компаса всякого?Обычная трубка… Ну что в ней такого?Пожалуй, лишь то, что самим Альдекоакогда-то подарена…Но эту обычную трубку прогрызливеликого Легриса зубы и мысли,вот так-то, сударыня!
Вилья-де-ла-Канделариа
Что запустопрозаповсевечерья пошлогои нынешнегои прошлого!Глупое многоголосье,курносье и остроносье.Прогуливатьсяне проще лине по одной площади?Бредкостное толстосумье.Занудоутрени и объедни.Всеобщинное скудоумье.Нехитросплетенья сплетни.Пережеванные перживанияпо поводу биржеванья.Гомо сапиенс,ты, по слухам,начал мыслитьнабитым брюхом!
