предпочитала об этом не говорить. Та эффектная асфиксия была неотъемлемой частью семейной мифологии, сплетенной из славных жизней и необычных смертей. Какая польза от матери из плоти и крови, кроме избавления от домашних обязанностей и чужих наставлений? Джойс предпочитала невидимую, легендарную мать, чей образ прекрасно сочетался с Эрменеджильдом Дусетом, почтовыми открытками дяди Ионы и островом Провиденс.
Джойс бродила по кладбищу, читая все эпитафии и находя подтверждение словам дедушки: многие Дусе были здесь похоронены, большинство — до 1970 года. Однако она не нашла ни одного могильного камня с девичьей фамилией матери, и это не предвещало ничего хорошего.
Покинув кладбище, Джойс свернула к берегу.
Когда она вошла в обветшалый дом, Лизандр Дусе как раз ставил на стол дымящийся чайник, будто ожидал внучку. Однако в тот день Джойс не хотела обсуждать ни далеких предков, ни пиратов XVII века; она хотела узнать правду о своей матери.
Лизандр Дусе терпеливо выслушал внучку, но отказался отвечать на множество ее вопросов. Он хорошо знал огненный характер девочки и боялся, что, узнав правду, она почувствует ответственность за события, в коих не виновата. Некоторые дети склонны взваливать весь мир на свои хрупкие плечи.
Джойс не отставала:
— Дедушка, как мне спорить с кузенами, если я даже не могу показать им могильный камень?
Через полчаса мучений Лизандр Дусе наконец признался, что история о голове мойвы — дымовая завеса скандала, о котором никто не посмел рассказать Джойс: ее мать поступила как остальные Дусе — сбежала через несколько месяцев после рождения Джойс, сбежала неожиданно и без разумных объяснений. Она села на корабль, направлявшийся на запад, но никто не знал точной ее цели. Говорили, что она в Монреале или даже в Соединенных Штатах.
Джойс молча выпила свой чай. Это открытие сильно осложнило ситуацию. Как узнать, что случилось на самом деле? Спрашивать родственников бесполезно. В Тет-а-ла-Балейне ответа ей не найти.
Нахмурившись, Джойс задумалась над раздражающим отсутствием дорог на отцовских картах.
Пять лет спустя дедушка Дусе, последний Дусе из Тет-а-ла-Балейна, скончался в страшном приступе кашля. Во второй (и последний) раз Джойс посетила деревенское кладбище.
Джойс продолжала ходить в дом на берегу. Казалось, смерть Лизандра не сильно на нее подействовала. Каждый день она устраивалась за столом — точно в том месте, где нашла тело дедушки, спокойно сидевшего перед своим чайником, — и рассматривала почтовые открытки дяди Ионы, прикнопленные к стенам кухни. Никому не хватило духу потревожить дом, будто всех его обитателей в одночасье скосила чума. Перебирая кучи накопившихся в доме вещей, Джойс спасла свое наследство: старый матросский вещевой мешок, несомненно принадлежавший дедушке ее дедушки.
Вскоре дяди Джойс заколотили двери и окна дома старыми досками.
Дом пережил Лизандра Дусе всего на несколько недель. Его стареющий скелет, пораженный смертельным остеопорозом, стремительно клонился к морю. Казалось, он просто свисает с берега. Высокие сентябрьские приливы нанесли его хрупкому фундаменту решающий удар, и одним субботним утром дом пустился в плавание. Плыл он недолго; вскоре волны растерзали его и разбросали обломки.
Открытки дяди Ионы, изуродованные, облепленные лиловатыми медузами, — вот и все, что вернул прилив.
Джойс услышала о крушении только через три месяца. Вся деревня десятилетиями заключала пари на гибель старого дома, но когда это действительно произошло, внучка Лизандра уже была в Септ-Айлсе, поглощенная своим прибытием в среднюю школу.
Она давно предвкушала эту возможность избавиться от дядюшек, тетушек и кузенов и не брала в расчет отцовскую доброту. Отцу хватило одного телефонного звонка, чтобы устроить ее на новом месте: на пирсе в Хавр-Сент-Пойнте Джойс ждали дядя и тетя, выступившие из малоизвестного родственного закоулка.
Вторжение дальних родственников показалось Джойс громом среди ясного неба. Неужели эта семья неистощима? — удивлялась Джойс, воздевая руки к небу. Неужели придется бежать до самого Владивостока, чтобы выскользнуть из цепких ветвей семейного древа?
Опершись о поручни Нордик-экспресса, Джойс изучала маленькую толпу, съежившуюся под проливным дождем. Она никогда прежде не встречала этих двух новых персонажей; у нее даже не было фотографии, чтобы опознать их. Наконец она заметила дородного мужчину, закутанного в зеленое пончо Не обескураженный штормом, он держал картонку с размытой надписью, в которой можно было разобрать лишь одно слово
Джойс прикинула, что легко могла бы проскользнуть мимо них и исчезнуть незамеченной. Она посмотрела на небо. Шлейф урагана Палома, примчавшегося с Багам, только что достиг северного побережья озера Святого Лаврентия. Дождь и шквальные ветры продлятся еще пару дней.
Неподходящая погода для побега, решила Джойс, сходя по трапу.
Родственники сунули старый синий вещевой мешок дедушки Дусе в багажник, и оранжевый «себербен» покатил в направлении Септ-Айлс.
Жуя кленовый фадж, Джойс рассеянно отвечала на вопросы новообретенной тетушки. (Да, путешествие прошло отлично. Да, она рада приступить к занятиям в средней школе. Да, папа чувствует себя отлично и, кстати, передает привет.)
На самом деле, словно загипнотизированная отражением фонарей в мокром асфальте, Джойс думала только о шоссе 138. Наконец-то она оставила в прошлом отцовские морские карты и направлялась в ненарисованный мир, несомненно кишащий неизвестными опасностями, но и полный бесчисленных дорог, любую из которых она могла выбрать. Позже Джойс поймет, что эта свобода ограничена шоссе 138, однако пока она зачарованно смотрела на скользящие за окном деревушки: Ривьер-а-ла-Шалу, Ривьер-о-Грэн, Манито, Ривьер-Пигу, Матамек и резервация Майотенам.
Если бы за рулем оранжевого «себербена» сидела она, Джойс, то так бы и мчалась до Тадусака, Пойнт-о-Пика, Квебека и до самого Монреаля, где шоссе 138 сворачивает на Шербрук-стрит и вонзается прямо в тайны городского сердца.
Однако руль держали потные ладони ее дяди, а потому машина остановилась в Септ-Айлсе.
Прошло пять лет.
Пятьдесят тысяч школьных дней.
Два миллиона часов правила Крамера, сложносочиненных предложений с придаточными предложениями в функции приложения, Утрехтского мира, молекулярной массы нитрата калия, антиклинальных складок, постоянного ускорения в вакууме, валового национального продукта.
Решительно запершись в своей скорлупе, Джойс ждала следующей остановки.
Когда Джойс исполнилось семнадцать, ей сообщили, что она должна выбрать ремесло, которым придется заниматься до конца ее дней. Таковым, во всяком случае, было мнение и консультанта по профессиональной подготовке в средней школе, мистера Барье. С ревностностью армейского вербовщика он принимал учеников одного за другим в своем кабинете, выкрашенном бежевой краской. Рост, вес, физическое состояние, график личностных характеристик и профессиональных способностей, социальные установки, способности — ученики входили в кабинет, выходили из кабинета, консультант консультировал.
Случай Джойс был сложным. Несмотря на ограниченные навыки общения, неприятие авторитетов и дерзость, она умудрялась безупречно учиться по всем предметам. Поэтому от нее нельзя было просто отмахнуться, и мистер Барье принялся раздраженно расспрашивать: какую пользу обществу она, по ее мнению, могла бы принести? Рано или поздно, но выбирать все равно придется!
Хмурая Джойс отвечала неопределенно. Пять лет в Септ-Айлсе не придали ей уверенности. Не сомневалась она только в двух своих страстях: математике и прогулах уроков. Не надо быть консультантом по профессиональной подготовке, чтобы осознать: перспективы сочетания двух этих дисциплин далеко не многообещающие. Что ждет бездомного математика или безземельного землемера?