На обороте открытки алела почтовая марка с портретом Владимира Ленина, похожая на крохотный плакат о розыске преступника и награде в 16 копеек за голову жестокого большевика.
Онемев от изумления, Джойс таращится на суровое лицо дальнобойщика. Она не ошиблась: Владимир Ленин, заблудившийся на автостоянке для грузовиков в Септ-Айлсе без четверти шесть утра.
Джойс улыбается этому анахронизму, затем снова становится серьезной. Если плуту дяде Ионе в четырнадцать лет хватило мужества бродить по ледяным докам Ленинграда, кто может помешать Джойс — такой же Дусе, как Иона, — совершить нечто подобное?
Она делает глубокий вдох и отваживается на шаг к Владимиру Ленину.
— Мне нужно в Монреаль. Можете меня подвезти?
Провиденс
ДЖОЙС СИДИТ В ОКРУЖЕНИИ атласов морских млекопитающих, свернутых в рулоны постеров и кучи туристических брошюр. Молодая женщина за рулем ловко лавирует среди машин, скопившихся на шоссе в час пик. Ее подруга возится с картой Монреаля 1979 года, ворчит по поводу улиц с односторонним движением.
Эта пара подобрала Джойс семью часами ранее на борту парома из Тадусака. Необыкновенная удача, поскольку они тоже направлялись в Монреаль читать лекции о китах в эстуариях. Женщина вела машину неспешно, переплетя пальцы на затылке, держа руль коленями. Ее подруга объясняла Джойс сложный дыхательный цикл огромного кашалота.
В Квебек-Сити они угостили Джойс ленчем. Затем она подремала среди гор рекламных листков и проснулась уже в самом центре Монреаля.
— Конец маршрута! — бодро объявляет женщина. — Где бы ты хотела сойти?
— Где вам удобно, — отвечает Джойс, пожимая плечами.
Женщина улыбается ей в зеркало заднего вида, резко перестраивается в правый ряд и останавливает старый голубой «хундай» рядом со станцией метро. Джойс забирает свой мешок и, захлопывая за собой дверцу, оказывается одна-одинешенька в Вавилоне.
Она трет глаза и замечает название станции метро: «Жан-Талон». Это ни о чем ей не говорит.
С чего начать? Джойс оглядывается по сторонам, замечает телефонную будку, открывает дверь и берется за телефонный справочник. На нее накатывает смутное чувство тревоги. Кажется, она недооценила численность населения Монреаля. Ее пальцы поспешно листают страницы: Домбровски, Домпьер, Донати… Дусе. Ни следа имени ее матери, нет хотя бы Дусе Ф.
Ее матери нет в телефонном справочнике Монреаля, как и на кладбище в Тет-а-ла-Балейне.
Джойс, спотыкаясь, выходит из телефонной будки. Ее подташнивает. Причины бегства уже не кажутся такими ясными, как утром. В дальнем конце бульвара солнце постепенно катится вниз. Скоро ночь, и чувство одиночества обостряется.
Джойс поправляет на плече вещевой мешок и идет куда глаза глядят.
Через два квартала она оказывается на рынке Жан-Талон. Воздух пересыщен самыми разными запахами, в том числе алкоголя, гниения и моторного масла.
Джойс резко останавливается. Никогда еще она не видела столько мусора в одном месте и не может отвести взгляд от ящиков с фруктами, утрамбованными и связанными в сочные кубы, мешанины кожуры и картона. Она пристально разглядывает разноцветные пласты черешков, листьев, сердцевин овощей, манго, винограда и ананасов с вкраплениями обрывков фраз:
Скопление мусора достигает апогея в западном конце рынка. Там стоит мусоровоз и два мусорщика бросают клети с цветами в пасть монстра. Время от времени гигантская стальная челюсть опускается, пережевывает массу из листьев и картона, и чудовище бесцеремонно заглатывает корм.
Зачарованная всем этим расточительством, Джойс не сводит глаз с мусоровоза. Никогда она не испытывала такого ощущения
Вдруг у нее начинает подергиваться кончик носа. Она смотрит вниз и видит пенополистироловое мусорное ведро в розовых пятнах, отгоняет мух, садится на корточки, поднимает ведро и принюхивается. Рыбья кровь. Этот запах так знаком Джойс, что на ее глаза наворачиваются слезы.
Джойс берет себя в руки и оглядывается. На ближайшей витрине огромный лосось, выскакивающий из воды в красном неоновом круге названия заведения:
Как ни странно, Джойс чувствует облегчение.
За дверью ее ждет клубок щупальцев и клешней:
За стеклянной витриной-прилавком разложены на подстилке из дробленого льда дюжины разных созданий. Большинство этих рыбин Джойс видела только в отцовских справочниках: тунцы, люцианы (рифовые окуни), барабульки, кефали, морские окуни, мидии, крабы, гигантские гребешки и миниатюрные рыбы-молоты.
Двое мужчин за прилавком беседуют по-испански. Более высокий подходит, вытирает руки, оглядывает Джойс с головы до ног.
— Работа нужна? — спрашивает он с кубинским акцентом.
— Работа?
— У тебя есть резюме? Нет? Нет резюме?
— Немного, — после некоторых колебаний отвечает Джойс, озадаченная таким поворотом событий.
— Немного? Что значит
Джойс хмурится. Оскорбление праправнучки Эрменеджильда Дусета никому не сойдет с рук! Она уже собирается бросить в лицо наглецу лобстера и удрать, когда второй мужчина, отложив тряпку, подходит к ней и подбоченивается.
В рыбной лавке воцаряется молчание, достойное фильма Сержа Леоне. Мужчина жестом приказывает Джойс обойти прилавок, выкладывает на разделочную доску ярко-оранжевую рыбину и достает нож.
— Можешь сделать из нее филе?
Джойс с трудом осознает, что, окруженная двумя пытливыми латинос, собирается разделывать рыбу всего через десять минут после прибытия в Монреаль. Она вздыхает, берет нож, проверяет большим пальцем остроту лезвия. Затем все происходит очень быстро. Она отрезает барабулькину голову, ампутирует грудные и спинной плавники, делает точный надрез вдоль спины, кончиком ножа находит позвоночник и с ловкостью самурая раскрывает рыбину. Лезвие скользит взад и вперед вдоль позвоночника. Джойс извлекает скелет и зеленоватые слизистые внутренности, небрежно швыряет их в мусорное ведро.
И все это за пятнадцать секунд.
Мужчины изучают филе, одобрительно кивают: