Распродажа
ВСЕГО ДВА ДНЯ ДО РОЖДЕСТВА и восемь до конца света.
Книжный магазин пустует почти неделю. Люди мечутся везде, где сверкают огни, в лабиринтах пластмассы и нержавеющей стали, в посудных магазинах, в фирменных магазинах «Пак-Мэн», шикарных парфюмерных магазинах, птицебойнях. Городской букинистический рынок переживает резкий спад, и, честно говоря, я не слишком обеспокоен. Я только что закончил писать объявление и ставлю его на прилавок рядом с кассовым аппаратом.
«Букинистический магазин S. W. Gam
ищет
опытного продавца
на полный или неполный рабочий день.
Кочевников просим не беспокоиться».
Я разглядываю объявление и потираю руки. Ну, дело сделано. Мадам Дюбо, моя уважаемая нанимательница, уже несколько дней просит меня написать и выставить объявление о приеме на работу. Похоже, она боится, что я покину свой пост без предупреждения и оставлю магазин полностью на ней.
Дело в том, что в последнее время я был очень занят.
Все свободное время (включая значительную часть обычно предназначенного для сна) я посвящал разборке своей квартиры. Я сортировал старые вещи, стряхивал с них пыль и отправлял в новую жизнь. Мебель и посуду — Армии спасения. Дурацкие безделушки — торговцам антиквариатом. Разрозненные предметы — стереосистему, занавески из бусин, настольную лампу, торшер, подсвечники, серебряные шарики, искусственную елку, стремянку — на блошиный рынок. Комнатные растения — бамбук, клеоме (паучник) и папирус — соседям. Старые налоговые декларации и правительственные бумаги — в макулатуру. Остальное — неклассифицируемое и не подлежащее спасению — я бесцеремонно уминаю в суперпрочные пластиковые мешки для ублажения мусорщиков.
Мои книги, безусловно, заслуживают особого обращения. Я герметично упаковал самые ценные и сложил их в подвал, в знаменитый облепленный морскими ежами шкафчик, а другие принес сюда распродать по доллару за штуку.
Из-за всех этих событий я совершаю глупые ошибки. Я ошибаюсь, подсчитывая выручку, я путаю названия при классификации книг, и я не слежу за магазинными воришками, понимая, что единственный книжный воришка, достойный какого-либо внимания, сюда не вернется. По правде говоря, я потратил несколько дней, чтобы прийти к этому выводу. И, несмотря на два полицейских наряда, обыскивающих ее квартиру, я все еще тешу себя слабой надеждой на то, что Джойс не покинула Монреаль. Я внимательно читал газеты, пытаясь выяснить причины обыска, но нигде о нем не упоминалось. Помощники редакторов явно не сочли этот эпизод достойным газетного заголовка, несомненно, потому, что главное действующее лицо все еще в бегах. Что касается меня, я ждал ее появления в магазине в солнечных очках и голубом парике.
Дни сменяли друг друга. Скованный декабрьским морозом, я вскоре вернулся к единственному разумному сценарию. Очевидно, Джойс устроилась под кокосовой пальмой со стаканом аньехо-рома, погрузив ноги в теплый песок.
И я решил как-то изменить свою жизнь. Пора вырваться из поля тяготения книг. Обойдусь без путеводителя, без энциклопедии, без рекламного буклета, без разговорника, без расписания и без дорожной карты. Я иногда поглядываю на полки и вздыхаю. Конечно, я немного буду скучать по книжному магазину, но мне важнее найти собственную дорогу, собственную маленькую судьбу.
Перезвон дверного колокольчика, ледяной порыв ветра. В магазин входят мужчина и ребенок. Мужчина в клетчатой осенней куртке и потому стучит зубами. Ребенок закутан в три слоя шерсти и шарфов. Посетители стряхивают с ботинок снег, расстегивают куртки. От них исходит тонкий аромат древесного угля, карамелизированного мяса и гвоздики. Несомненно, они только что из «Данкеля», еврейской закусочной на противоположной стороне улицы.
Пока малыш осторожно, как следопыт из племени сиу, пробирается к книжным полкам, мужчина подходит к прилавку. Я замечаю, что он странно поглядывает на наше объявление.
— Интересуетесь? — спрашиваю я.
Он отрицательно качает головой, но я не собираюсь менять тему, поскольку по какой-то таинственной причине убежден, что он идеально подойдет для этой работы.
— Видите ли, вы не правы. Это идеальная работа: низкооплачиваемая, но полно времени для чтения.
— Я подумаю, — улыбается он. — А пока нет ли у вас книг о динозаврах?
— Целая коллекция! Посмотрите в конце третьего ряда под мигающей лампой дневного света.
Повторять информацию нет необходимости — ребенок уже подбежал к третьему ряду. Мужчина медлит. Он пробегает глазами полки, задерживается на мгновение у стола «Новых поступлений», смотрит на полку Микки Спиллейна и наконец склоняется над картонными коробками с книгами, которые я продаю по доллару за штуку. Большинство из них стоит гораздо больше. Например, сразу бросаются в глаза три относительно недавних путеводителя (Индонезия, Исландия, Гавайи), почти безупречный экземпляр книги о Тантане
Присев на корточки перед коробками, мужчина рассматривает книги, переворачивает их, откладывает в сторону, чтобы посмотреть, что лежит внизу. Я вижу, как он замирает, как будто нашел на дне коробки большого высохшего тарантула. Я быстро приближаюсь. Мужчина держит старую Трехголовую Книгу.
— Не обманывайтесь внешним видом — это уникум.
— Что вы сказали? — спрашивает он, словно очнувшись.
— Уникум. Книга — единственная на всем свете.
— Правда? Откуда вы знаете?
— Посмотрите повнимательнее. Она составлена из фрагментов трех книг. Первая треть из труда об охоте за сокровищами. Вторая — из исторического трактата о пиратах Карибского моря. Последняя треть — из биографии Александра Селкирка,[20] потерпевшего крушение на одном из островов Тихого океана.
— Значит, антология.
— Нет. Это фрагменты в буквальном смысле. Мусор. Обломки кораблекрушения. Переплетчик спас остатки трех книг и сшил их вместе. Это ручная работа, не массовое производство.
Мужчина вертит в руках книгу, как кубик Рубика.
— Очень странно. Не понимаю, зачем переплетчик это сделал.
— Трудно сказать. Может, страсть к загадкам… Послушайте, я отдам ее вам за пятьдесят центов, скидка для служащих.
Он не успевает ответить. Ребенок выбегает из третьего прохода с охапкой сокровищ. Мужчина кладет Трехголовую Книгу на прилавок, чтобы посмотреть выбранное малышом. Я ожидаю, что он резко сократит обильное собрание, но нет. Он с удовольствием читает заголовки и на каждый удовлетворенно кивает.
— Отлично. И ничего о колибри?
— Ничего о колибри, — отвечает ребенок, разводя руками.
— Очень жаль.
Мужчина придвигает мне книги, кладет поверх них две двадцатки и начинает застегивать куртку