мою дорогую мать, обними также отца и постарайся в близком будущем восстановить домашний очаг… Прощай! Люблю тебя…
Не забывай
Даниеля'.
Окончив это письмо, Маленький Человек начинает другое:
'Господин аббат! Прошу вас доставить моему брату Жаку прилагаемое письмо. Вместе с тем прошу также отрезать прядь моих волос для моей матери.
'Простите неприятность, которую причиняю вам. Я лишаю себя жизни потому, что был слишком несчастен. Вы один, господин аббат, были всегда добры ко мне. Благодарю вас.
Даниель Эйсет'.
Затем Маленький Человек кладет оба письма в один большой конверт, на котором делает следующую надпись: 'Прошу того, кто первый найдет мой труп, передать это письмо аббату Жерману'.
Покончив с этими делами, он спокойно ждет конца урока.
Уроки кончились; ужинают, молятся, отправляются в дортуары.
Ученики ложатся. Маленький Человек расхаживает по комнате, ожидая, чтобы все уснули. Вот Вио обходит коллеж, слышится таинственное бряцанье его ключей и. глухой шум его сапог по паркету. 'Покойной ночи, Вио', — бормочет Маленький Человек. 'Покойной ночи', — отвечает вполголоса инспектор и удаляется… Шаги его теряются в коридоре.
Маленький Человек один. Он тихо отворяет дверь и останавливается на пороге, прислушиваясь, не просыпаются ли ученики; но все тихо в дортуаре.
Тогда он сходит вниз, пробирается медленно, неслышными шагами вдоль стен; холодный ветер врывается в двери. Проходя по галлерее, он видит двор, покрытый снегом и замкнутый в четырех высоких стенах.
Там наверху, под самой крышей виднеется слабый свет: аббат Жерман работает над своим сочинением. Маленький Человек посылает последний привет доброму аббату, затем он входит в зал…
Старый гимнастический зал Морского Училища мрачен и холоден. Сквозь решетчатое окно врывается слабый свет луны, освещая серебристым светом огромное железное кольцо… Ах, это ужасное кольцо! Маленький Человек не перестает думать о нем. В одном углу зала стоит скамейка. Маленький Человек берет ее, ставит под кольцо и становится на нее. Он не ошибся — высота подходящая. Затем он снимает свой галстук, длинный шелковый фиолетовый галстук, привязывает его к кольцу и делает петлю… Бьет час. Торопись, пора умирать!.. Дрожащими руками Маленький Человек развязывает петлю. Он точно в лихорадке. Прощай, Жак! Прощайте, госпожа Эйсет!..
Вдруг сильная рука схватывает его за пояс, снимает его со екамьи и ставит на пол.
Резкий, насмешливый, хорошо ему знакомый голос восклицает:
— Вот странная фантазия упражняться на трапеции в такое время!
Маленький Человек оглядывается с изумлением.
Перед ним — аббат Жерман. Его прекрасное, обезображенное лицо, слабо освещенное луной, грустно улыбается. Одной рукой он снял самоубийцу со скамьи, а другою держит графин, который он наполнил водою во дворе.
Видя взволнованное лицо ж полные слез глаза Маленького Человека, аббат Жерман перестает улыбаться и повторяет более мягким голосом:
— Какая странная фантазия, дорогой Даниель, упражняться на трапеции в такое время!
Маленький Человек, весь красный, отвечает с досадой:
— Я не упражняюсь на трапеции, господин аббат… я хочу умереть.
— Как!.. Умереть… Так ты очень несчастен?..
— О, да! — отвечает Маленький Человек, и горячие слезы льются из его глаз.
— Даниель, пойдем со мной, — говорит аббат.
Маленький Человек качает отрицательно головой и указывает на кольцо с петлей… Аббат Жерман берет его за руку:
— Пойдем ко мне, — говорит он; — если ты хочешь покончить с собой, ты сделаешь это там. Там, по крайней мере, тепло и уютно.
Но Маленький Человек продолжает сопротивляться.
— Дайте мне умереть, господин аббат. Вы не имеете права мешать мне.
Глаза аббата вспыхивают от гнева.
— А-а, вот как! — говорит он. И, схватив Маленького Человека за пояс, он уносит его с собой, как сверток, несмотря на сопротивление и просьбы Маленького Человека…
…Мы в комнате аббата Жермана; яркий огонь пылает в камине; у камина, на столе горит лампа, разбросаны трубки и масса бумаг, исписанных каракулями.
Маленький Человек сидит в кресле у камина. Он очень возбужден и очень много говорит; он рассказывает о своей жизни, о своих несчастьях, об истории, из-за которой хотел лишить себя жизни… Аббат слушает его, улыбаясь, и, когда юноша все высказал, когда он выплакал свое горе, облегчил больное сердце, аббат берет его за руку и говорит ему спокойно:
— Все это вздор, мой мальчик, и ты был бы страшно глуп, если бы лишил себя жизни из-за этого вздора. Твоя история весьма проста: тебя выгнали из коллежа, и, собственно, это большое счастье для тебя! Это значит, что ты должен уехать, уехать немедленно, не выжидая этой недели… Ты не кухарка, чорт возьми!.. Не беспокойся о деньгах на дорогу, на уплату долгов, я беру это на себя… Деньги, которые ты хотел занять у этого негодяя, — ты возьмешь их у меня. Мы устроим все это завтра… А теперь ни слова больше! Мне нужно работать, а тебе — спать… Но я не хочу, чтобы ты вернулся в твой ужасный дортуар, там тебе будет холодно и страшно. Ложись в мою постель, белье в ней свежее, чистое… Я же буду писать всю ночь. Если мне захочется спать, я прилягу на диване. Ну, спокойной ночи! Не говори больше со мной.
Маленький Человек ложится, не сопротивляясь более. Все, что происходит с ним, кажется ему сном… Сколько впечатлений в течение одного дня! Быть так близко от смерти и затем попасть в светлую, уютную комнату, в теплую постель!.. Как хорошо чувствует себя Маленький Человек!.. Открывая глаза, он видит под мягким светом абажура доброе лицо аббата Жермана, который пишет, куря трубку и скрипя пером по белым листам…
На следующее утро меня разбудил аббат, хлопая по плечу. Я забыл обо всем во время сна!.. Это очень рассмешило моего спасителя.
— Ну, вставай, мой мальчик, — сказал он. — Колокол бьет, иди скорей. Никто не догадается ни о чем; отправляйся к своим ученикам, а во время рекреации приходи сюда, мы потолкуем.
Я вспомнил все. Я хотел благодарить аббата, но он вытолкал меня в дверь.
Урок показался мне очень длинным; и едва ученики успели выйти во двор, как я стучался в дверь аббата Жермана. Он сидел перед письменным столом, ящики которого были выдвинуты, и считал золотые монеты, укладывая их в кучки.
Когда я вошел в комнату, он повернул голову, но продолжал работу, не говоря ни слова. Когда он кончил, он запер ящики и, сделав мне знак подойти, сказал, улыбаясь мне своей доброй улыбкой:
— Все это для тебя: я свел твои счеты. Вот на дорогу, вот привратнику, вот в кафе Барбет, вот тому ученику, которому ты должен… Я отложил эти деньги, чтобы нанять рекрута вместо брата Каде, но Каде будет тянуть жребий только через шесть лет, а до тех пор мы еще встретимся.
Я хотел говорить, но он прервал меня:
— А теперь, мой мальчик, простимся… Слышишь звонок? урок мой сейчас начнется, а после урока тебя не должно быть в коллеже. Воздух этой тюрьмы вреден для тебя… Поезжай в Париж, работай, молись богу, кури трубку и постарайся сделаться человеком — слышишь ли? Настоящим человеком! Потому что, маленький Даниель, ты еще совсем ребенок, и я боюсь, что ты всю жизнь останешься ребенком.
Сказав это, он протянул мне руку с небесной улыбкой, но я бросился, рыдая, к его ногам. Он поднял меня и горячо поцеловал.
