Товарищ мой

А может, такая, как осень.
А может, она как рассвет
Московский...
А может быть, вовсе
Ее не бывало и нет.

Но в сердце надежда таится,
Что встретится с нами она.
Ведь где-то, за старой границей,
Как прежде, живет тишина.

1940

ПИСЬМА НОСЯТ В ПРОТИВОГАЗАХ...

Письма носят в противогазах,
Их в атаку берут не зря.
От любимых, от синеглазых,
Ожидающих с ноября.

Это, правда, не по уставу,
Но хранящие письма так
Не нарушили нашу славу
На ветру штыковых атак.

Да, когда по буграм открытым
Полверсты пройдет батальон,
Собирают вещи убитых,
Ищут маленький медальон.

Адрес части, кусочек жести,
Пачка писем — из дома весть.
И бойцы собираются вместе —
Жизнь товарища перечесть,

Чтоб, в печали насупив брови,
По-мужски, без слез, горевать,
Там, где пролито много крови,
Слезы незачем проливать.

Как мы раньше дружили мало,
Стыдно вспомнить нам на войне.
Если ты бы здесь побывала,
Ты бы чаще писала мне.

1940

ЗЕМЛЯ ОТ РАЗРЫВОВ ЧЕРНЫМ-ЧЕРНА...

Земля от разрывов черным-черна,
Гранит красноват и гол,
Как будто уже наступила весна
И снег навсегда сошел.
А мороз такой, что откроешь рот —
И губы затянет лед.
Варежку снимешь — мороз такой,
Не шевельнуть рукой.
Может быть, я и слов не найду,
Чтоб рассказать о том,
Как родившийся в двадцатом году
Умирает в сороковом.
На связанных лыжах его привезли
В окровавленный медсанбат.
Могилу на склоне чужой земли
Вырыл ему снаряд.
Товарища вынесший из-под огня,
Склоняется политрук.
А он говорит: «Не смотри на меня,
Отвернись, прошу тебя, друг.
Лицо мое болью искажено,
В глазах у меня темно,
А ты сейчас возвратишься в бой
И страданье возьмешь с собой».
И политрук, закрыв глаза,
Поцеловал бойца
И ушел туда, где гремела гроза,
Не повернув лица.

1940