это.
Собственно, за тем он и пришел ко мне: чтобы я чувствовала.
Я закрыла дверь, не прощаясь. В сыром воздухе коридора плыл свет редких ламп: учебный этаж был пуст, свет здесь гасили рано. Звук трости утонул в мягком линолеуме. Я чувствовала себя ослепшей, и это подстегнуло страх. Он сочился из-под потолка, из приоткрытых классов, его было так много, что я вдруг захотела стать тенью.
Это так просто – облако дыма, рывок сквозь этажи. Выход.
Выбор был прост: боль или страх.
В кармане вздрогнул мобильный, а пока я тянулась к нему, – и еще раз. Ладонь была липкой, горячей, и прохладный пластик стал недолгим спасением.
Я нашла пальцем кнопку ответа, но потом увидела второе сообщение – еще один неизвестный номер.
Я вышла из ванны. Свет горел во всем доме – иначе я не могла. Я сдалась. Глупо проверять было замки, глупо класть под подушку нож.
«Глупо держать свет включенным», – подумала я и коснулась выключателя. Кольнула боль от смены освещения, на грани инфразвука колыхнулась темнота. Я вслушивалась в себя, прижимая к груди мобильный.
Холодное одеяло, плохо вытертые ноги – и такой теплый телефон.
Я сидела у стены, пытаясь согреться. И я совсем не удивилась, когда коротко зажужжал виброзвонок.
И почти сразу же – еще дрожь.
Он долго набирал это, поняла я. Будто слышала, как он стоит на балконе общежития, и в комнате позади – свет, гул. Ему надо вернуться туда, и он вернется, но пока что он набирает одеревеневшими пальцами такое длинное сообщение, и не очень понятно, что ему мешает: холод или алкоголь.
Я держала руку на кнопке вызова.
Чтобы позвонить по номеру из СМС? Чтобы быстро принять вызов?
Я не знала.
13: Начало игры
С гор спускалась зима. Она приходила из-за облаков, ее день ото дня становилось все больше: в ущельях, в промороженных облаках, и в запоздалых рассветах. Она копила силы, чтобы ударить всем весом – пока всего лишь копила. Истекал мерным звоном Шпиль, микроволновой барьер, чувствительный к переменам температуры и влажности, перенастраивали дважды в сутки. А ученики прекращали смотреть в окна – и в последнем таилось особенное чудо.
Интересно наблюдать за переодеваниями сверстниц. Противно – когда переодевается мир.
Аска Ленгли вышла из общежития, осмотрелась. Она изучала все и сразу: погоду, не доброшенный до урны окурок, крупные капли, свисающие с лавки. Она смотрела, как блестела брусчатка парковых дорожек – еще не льдом, но уже не водой. На востоке, невидимый за парком, занимался рассвет, и откуда-то из-под крыши в лужу упала капля – метрах в пяти от замершей Ленгли.
Перед учительским жилым корпусом стояла плотная, почти осязаемая тишина.
– Аянами, выходи, – потребовала доктор.
Голос потерялся среди помертвевших под утро окон. Аска понимала две вещи: во-первых, она спит, и это не только ее сон – во-вторых. Был еще третий вывод – о том, чей сон она разделяет, – но умозаключение было слишком очевидным, чтобы считать его выводом. Потому что – утро, потому что – тишина. Потому что – покой.
Разум существа, носящего имя «Каору Нагиса», был бесконечно далек от таких снов.
– Аянами, я жду, – Аска утопила в тишине еще три слова. Прислушалась, покачалась с пятки на носок, с носка – на пятку.
– Если ты пришла просто полюбоваться, то проваливай к черту. Я хочу спокойно доспать.
Тишина. Ленгли подошла к лавке и провела ладонью по дереву: мокро, холодно. Она уселась и запрокинула голову, рассматривая окна общежития. Ей вдруг понравился этот сон. Она давно разучилась пугаться чужого вторжения, отвыкла нервничать – даже умирать во снах отвыкла.
«А еще я больше не получаю удовольствие от сновидений», – удивленно подумала Аска и поняла, что это ее собственная мысль – не подделанная, не наведенная.
– Знаешь, Аянами, я сплю от полутора до двух часов. Дольше не могу. И не хочу.
Утро молчало, и Ленгли едва заметно улыбнулась: она все же добилась ответа. Пусть и такого своеобразного. Улыбнулась – и продолжила:
– Сон – это когда ты уязвим. В Вест-Пойнте этому неплохо учили. И в Дэнсгейте. Так что когда ко мне приперся этот белый скот, я была готова.
Ленгли ждала, что упоминание Каору как-то переменит это утро, сделает все не так – и не дождалась. Мир был спокоен, тих, но остановившийся за парком рассвет предательски выдавал сновидение. Солнце никуда не торопилось, и с каждой секундой утро обретало новый штрих неестественности: слишком замылен туманом учебный корпус, ветви не могут так застыть, а тени не должны плестись беспорядочной вязью.
Аска встала.
– Аянами, я ухожу. И на всякий случай…
Она выхватила оружие и выстрелила. Рявкнуло, и в пламени соткался силуэт человека. Контуры будто бы кто-то наскоро залил тушью, смешав черное, белое и красное. Аянами зачерпнула кровавый дым, сочащийся у нее из груди, и подняла взгляд.
– …Не люблю, когда вламываются без приглашения, – закончила Аска. – До скорого.
Я открыла глаза и поняла, что держу руку на груди. Во сне там появилась дымная рана – болезненная, огромная, смертельная. Глупая.
За окном серело. На стекле среди инея лежал кровавый блик.
«Она меня ранила».
Я стояла под душем и подводила итоги – немногочисленные, к сожалению, но пугающие. Аска Ленгли легко пустила меня в себя. Внутри поначалу была серая душная пустота, выложенные блестящим кафелем стены, длинные коридоры. Я шла, подчиняясь поворотам, лестничным пролетам, врастала в странную архитектуру – в блестящий серый кафель, в бесконечные переходы.
Потом я устала и прошла сквозь стену – в еще один коридор.
Под полом коридор оказался точно таким же, только заканчивался не поворотом, а лестничным пролетом. Этажом выше, этажом ниже – все одно: серый кафель, спертый воздух.
Потом мне стало страшно.
Я открыла глаза – у себя в ванной, под струями обжигающего душа. Перед глазами была обычная бело-зеленая плитка, запотевшая, знакомая и совсем не страшная. Там, во сне, я могла бы уничтожить Аску изнутри, наполнив все коридоры собой, но никогда не смогла бы добраться до глубин ее микрокосма.
«Все просто: она согласилась встретиться, а когда ей надоело – схлопнула свой сон».
Я положила руку на грудь. Казалось, что дыра, проделанная выстрелом Аски, все еще там. Мне было больно, онемевшие ноги плохо слушались, но это все отступало далеко-далеко. Просто как-то получилось, что попытка понять Аску закончилась… Странно.
Вместо ответов я обнаружила чудовище.
– Икари вчера дал, – уважительно сказал Тодзи Судзухара. – Дал так дал.
– Напился и пошел спать, – ответила Мана. Она пожала плечами, обводя учительскую взглядом.
