– Это теория хаоса, моя гуманитарная. Можно смоделировать, предсказать, но зачем управлять?
Я смотрела на нее, ощущая, что ей интересно. Я невольно задала какой-то странный и важный для нее вопрос. Она привела ко мне Нагису – и сама же подставила ему подножку сегодня. Она изучает меня, сидя на кухне, с моим чаем и моим гренком в желудке.
– Смотри, – вздохнула Аска. – Я сейчас роняю чашку. Здесь, когда мы вдвоем. Или роняю ее среди пяти человек, нацеливших друг на друга оружие. Понимаешь разницу?
– Да. А почему они целятся друг в друга?
– Потому что я раньше в нужных местах и в нужное время уронила три чашки, сервер и, например, использованную авторучку.
Мне стало неуютно, в голове скрипучей болью отозвалась опухоль, и свет немного померк. Аска тоже была связана со странной атмосферой последних дней, и она только что сама об этом сказала.
– Иди-ка спать, – снова зевнула Аска. – Только больше не лазай мне в голову, окей?
– Ленгли.
– Мм?
– Что это за лабиринт?
Она склонила голову и одним пальцем потрепала челку.
– А вот это тебе без надобности. Тебе хватит знать, что в следующий раз ты там останешься навсегда. Спокойной ночи.
Когда я проснулась, она с ногами сидела за компьютером. Был треск клавиш, шептал свет настольной лампы.
– Спи давай, – сказала Ленгли, не оборачиваясь. – Я гей-порнушку докачиваю, за меня не волнуйся.
– Нагиса проник в сон Икари, – сказала я и отвернулась к стене.
Липкие касания чужих снов застыли на коже потом, меня морозило под тяжелым одеялом. EVA тонкими иглами била в кости черепа, и я устала сильнее, чем после рабочего дня.
– Хрен бы тебя побрал, – пробурчала Аска и вылезла из кресла. Я только сейчас обратила внимание, что ее голос ярко-малиновый. Мне было слишком никак, чтобы искать закономерности.
– Хрен бы тебя побрал, Аянами, – повторила Аска. Она стащила с меня одеяло и укрыла снова – перевернув сухой прохладной стороной ко мне. – Ну почему ты не можешь просто поспать?
14: Оборотень
– Нет, не так.
Сирил обернулся. Ему нравилось обнимать ведьму в откровенном наряде: Элли из первого класса посмеивалась в его объятиях. Это им нравилось, а читать речитатив – не особо.
– Еще раз, – объяснила я. – Отсюда: «Мы страхом наполним сердце и кровь…». И без улыбок, пожалуйста. Мэтт, верни музыку на две сорок три.
– Да, мисс Аянами!
Пульт всегда отзывался так. «Мисс Аянами… Мисс Аянами… Да, мисс Аянами». Репетиция покорно соглашалась со мной во всем – кроме порядка.
Зал шумел, и я временами почти не видела сцену – таким насыщенным был гомон. На рядах переодевались, кого-то щипали, а на галерке, не скрываясь, смотрели видеоролики: там шумели сильнее всего. Кураторы только усиливали беспорядок, гоняя самых громких из конца в конец актового зала. Мне было плохо.
Не больно – просто плохо.
– По-моему, недурно, – сказала Мисато-сан. – Да что там – недурно? Здорово. «Черная лотерея» в холле… Хм…
Она листала документ, озадаченно хмурилась, щурилась с интересом. Ее мысли были далеко от сценария: замдиректора думала о чем-то своем, пряча половину лица за свечением монитора.
Я рассматривала алые пятна, плывущие перед глазами, и ждала, когда это пройдет. Удвоенная доза обезболивающего, уколы нейростимуляторов и колкие искры в мышцах ног – так ощущалось утро. К десяти часам я стала видеть полупрозрачные красные тени. «У твоей EVA наркотрип», – без улыбки пошутила Акаги и вывернула на меня результаты анализов.
Мне хотелось спать, меня мутило от нового сочетания препаратов.
– Можно?
Я повернула голову, глядя, как рядом садится Каору. Светло-серый свитер, светлые брюки. Розовое стекло очков, насмешливый взгляд.
Набор пятен.
– Сколько здесь Ангелов? – спросил он.
Тишина, перерастающая в тонкий звон. Ровные тихие басы – тихие специально для меня – таяли в беззвучии. Свет жался к окнам, к лампам, свет рывками покидал помещение, будто отдергивая руки от чего-то холодного и склизкого.
Он раскачивал их – всех сразу. Волна одури была тяжелой, ее рыбий привкус терзал безотчетным страхом, но я успела: «Я – это я».
И меня много.
Рассыпавшись, я погрузилась в себя – в память, в далекие дни, в редкие секунды радости. Когда мой микрокосм попал под удар, его встретили уже десятки «я». Вокруг цвел чужой сад, и я – все я – сидела на лужайке, ожидая дрожи и холода, но все закончилось так же быстро, как и началось. Каору приложил указательный палец к ноздрям, посмотрел на пятна крови, расплывшиеся по фалангам.
– Ни одного, – сказал он, потянув носом. – Странно.
Репетиция приостановилась, вскрикнула Элли, а Cирил, вздрогнув, отнял руку: он слишком сильно сжал грудь своей партнерши. Своей ведьмы. В глазах детей таяла муть страха и слабости. Я смотрела на них и закрывалась от дурмана их боли.
Чужой боли.
«Зачем?» – хотелось спросить мне. Зал медленно отходил от удара – самого настоящего ненаправленного персонапрессивного удара. Свет снова вливался в мир, мысль возвращалась во взгляды людей, и на какую-то секунду мне показалось, что я слышу только звуки, вижу только глазами.
– Ты же помнишь, – легко сказал Нагиса и улыбнулся. – Все ради боли.
– Простите… У вас кровь течет.
Я подняла взгляд. Около нас, протягивая платок Каору, остановилась Элли – еще бледная, с заполошным пульсом, который мне видно даже с метрового расстояния.
– Правда? – он улыбнулся еще шире, принимая до скрежета белую ткань. – Спасибо. С таким подарком не жаль умирать.
– Вы умираете? – серьезно спросила Элли.
«Беги», – хотела сказать я, но вместо этого смотрела на его висок. Каору не брала химиотерапия: серые волосы только поредели, сделались как пух, но не выпали.
– Я? Да, – ответил Нагиса. – Как раз об этом я разговаривал с вашей Аянами-сенсей.
– Вы похожи, – вдруг сказала ученица, переводя взгляд с него на меня. – Вы…
– О, это грустная история, – отмахнулся Каору. – Она тоже умирает.
У нее карие глаза с едва заметной зеленой крапинкой. У нее короткое каре. И она не Ангел – во всех смыслах. Я встала.
– Элли, вернитесь на сцену, пожалуйста.
– И подсаживайтесь ко мне вечером в столовой, – добавил Каору. – Вам ведь нравится слушать о смерти?
Он оглушил всех, на него подадут рапорт – кто-нибудь из кураторов-медиумов – но он при мне взял
