Она вышла, оставив свет включенным.
Я оперлась на стену, обхватила колени руками. Доктор Акаги так и не свыклась с мыслью о моей смертности. «Плюнь на это все», – вспомнила я и, увидев на стуле свою сложенную одежду, потянула рубашку через голову.
«Извините, доктор, – думала я, берясь за белье. – Нет. Просто – нет».
Я открыла дверь «Финансово-экономического отдела» и посмотрела на дежурного.
– Аянами-сан? Доброй ночи.
Он часто дежурил за стеклом в приемной. Или я запоминала только его – невзрачного, обычного, серого. Или их было несколько – невзрачных, обычных… Я потерла висок.
– Доброй ночи. Я хочу поговорить с офицером, принявшим рапорт о синем коде.
Дежурный кивнул и опустил руку под стол. Зашипел привод замка, запирая входную дверь – дверь с табличкой «Финансово-экономический отдел».
– Одну минуточку, Аянами-сан, – отозвался дежурный и развернул к себе терминал. – Присядьте, будьте добры.
Я кивнула, но к креслам не пошла. В приемной всегда стоял запах лазерной печати – густой, насыщенный, как, наверное, в типографии. За внутренней дверью находился серверный зал и рабочие посты группы слежения. За серверным – кабинеты отделов. Были еще лестницы вверх, вниз, и везде стояли принтеры.
Но печатью пахло только в приёмной.
– Проходите, Аянами-сан, – сказал дежурный, не отрывая взгляда от экрана. Внутренняя дверь щелкнула и приоткрылась. – Кадзи-сан ждет вас.
Наверное, мне стоило удивиться.
Я прошла через серверную, не видя никого.
«Ты умрешь».
«Карин умерла».
Свет – тьма. Свет – тьма. Мне казалось, что я готова ко всему: я с детства слышала только сроки – год, три года, потом как-то было даже четыре месяца. Сначала я не понимала, о чем они все говорят, потом – понимала. В сущности, разницы не было никакой. До сегодня. До Акаги, напившейся настолько, что она не смогла сделать укол. До мечты – симеотониновый рай на всю оставшуюся жизнь.
И я даже не спросила, сколько ее осталось – жизни.
Я шла по помещениям службы безопасности не потому, что Карин Яничек убили, – вот что было противно. Я шла, чтобы убить свой страх.
– Садитесь, Аянами.
Кадзи смотрелся нелепо в кресле начальника СБ – в садовничьем комбинезоне, положив немытые руки поверх бумаг и целой россыпи флэшек. «Никогда не видела столько флэшек», – подумала я. На ухе инспектора все еще висела гроздь устройства связи.
– Спасибо.
Кресло посетителя было обычным: никаких неудобств – но их додумывало воображение. Как и боль в груди. В полной тишине кабинета я, казалось, ослепла. Все краски сгладились, все переходили друг в друга без резких граней. Кажется, за спиной у Кадзи-сана стоял стеллаж во всю стену. Или просто много полок.
Мерцал компьютер на столе, но я не слышала даже искристого шепота кулеров.
– Дежурный доложил о цели вашего прихода, – сказал глава СБ, и я сощурилась от воображаемой вспышки его голоса. – Могу я знать цель вашей цели?
– Карин убили, – сказала я. – Она не была Ангелом.
Кадзи кивнул и сложил руки перед собой – как ученик на парте.
– Это я уже слышал. Однако она была опознана как Ангел.
– Кем?
– Это профессиональная гордость?
Я промолчала. Я не понимала его вопроса.
Резидент концерна подобрал флэшку, посмотрел на меня сквозь ее прозрачный корпус. Его локти по- прежнему впивались в стол.
– Аянами-сан, будем откровенны. Я понимаю, что задет ваш профессионализм. Ваша честь, в конце концов. Вы ведь изучали ее два с половиной года, так?
«Я ее учила», – подумала я, но промолчала.
– Так, – подтвердил Кадзи-сан. – Даже хуже: в туалете вы провели с Яничек сорок три минуты с лишним наедине и ни в чем ее не заподозрили…
– Я определила ее как медиума, – вмешалась я. Мне не нравилось, как горели мои щеки. Мне не нравилось, что я оправдываюсь.
– Будем откровенны, это все равно что ничего, – Кадзи показал мне раскрытые ладони.
«Куда он дел флэшку?»
– Кто определил ее статус?
– Статус Ангела? А какое это имеет значение?
– Этот человек ошибся.
Я подумала о Каору, о его хищной улыбке, когда он разрывал Карин на части, и мысленно добавила: «Или сознательно солгал».
– Нет, – коротко ответил Кадзи.
– Вы не можете знать наверняка.
Он улыбнулся:
– Я сижу в этом кабинете потому, что это моя работа – знать наверняка.
Мне становилось все хуже: Кадзи паясничал и выводил меня – над пустой могилой Карин. Я поднесла руку к горлу и принялась считать: «Раз – Ангел Тысячи фонарей. Два – Ангел, бывший Юми Мичиро. Три – Ангел, бывший Куртом Мак-Венделлом. Четыре – Ангел, бывший Мартой Ковалевской…» На четырнадцати мне стало легче.
– Кадзи-сан, кто. Определил. Карин. Как Ангела?
– Вы злитесь, и именно поэтому вы ничего не узнаете, – ответил он. Инспектор пропустил лишние паузы, пропустил немой обмен взглядами. Ему все было безразлично.
Казалось, мы разговариваем в сетевом чате.
– Вы умираете, Аянами-сан. Вы ищете, на ком сорваться, – вдруг сказал Кадзи. – Мне страшно даже сидеть в одном помещении с вами, но… Мне вас жалко, Аянами-сан.
«Страшно? Жалко?» Я сглотнула.
Кадзи открыл тумбу стола и достал оттуда бутылку, потом – два больших стакана. Я не видела цвет жидкости. «Толстое дно, низкие края – для виски», – вертелось в голове. Все пьют виски, теперь и мне нальют.
– Акаги уверяла, что вы не боитесь смерти, – сказал инспектор, наливая напиток. – Что вам все равно. Я тоже знаю, что вы солдат… Нет, не поправляйте меня! Вы солдат, да, но, будем откровенны, вы боитесь.
Он говорил обо мне с Рицко-сан, я не собиралась его поправлять, я не знала, что я чувствую, и только снова был неправильный запах спирта. Не больничный – не запах из детства, не запах боли.
Запах взрослой пьяной жизни.
– Пейте, – сказал Кадзи, подвигая мне стакан. – Да пейте же!
Он почти кричал на меня с горькой улыбкой. И я взяла стакан.
– Опухоль, – сказал Кадзи-сан, поднимая стекло. В свете экрана жидкость казалась зеленой. – Химиотерапия. Опыты.
Он вбивал в меня гвозди – не в крышку гроба – в меня.
– Снова опыты. И, будто этого мало, – Каору Нагиса… Да выпейте вы!
Я вздрогнула и проглотила виски. Меня затошнило – от огня в горле, от болезненного взгляда небритого садовника.
