– Вам разрешили стать учительницей – как вы и хотели, но только для того, чтобы вы убивали…
Кадзи покачал головой. Я слушала свой некролог – неофициальную его версию, и мне вдруг захотелось заплакать.
– Никто не заслуживает так жить, Аянами-сан. И тем более – так умирать… – он подался вперед: – Чего вы хотите? Хотите больше узнать о маленьком Икари? Я дам вам на него все, что попросите! Хотите, я приволоку эту тряпку к вам? Хотите?! Только прошу вас, не травите свои… Последние дни сведением счетов с коллегами!
Огненный яд расходился по телу, согревая. «Он даст мне Икари-куна».
Редзи Кадзи поморщился и отставил стакан в сторону:
– Гадость какая… Вы ошиблись, Аянами-сан. Ошиблись – и всё, никто не имеет права вас осуждать за такое. Просто доживите, сколько вам отпущено, я вас очень прошу.
Глаза были сухими. Я моргала, рискуя лишиться линз, но все впустую: слезы не шли.
– Почему вы говорите все это?
– Я глава службы безопасности, Аянами-сан… Рей? Можно?
Я кивнула. Лицевые кости налились тяжестью.
– Рей… В Америке так звучит мужское имя… А, да, вы, конечно же, знаете. Так вот, Рей. Я глава службы безопасности, и сейчас безопаснее всего – быть с вами честным. Прошу вас, забудьте свою ошибку.
…Уже в своем кабинете я опустилась на стул, вжимая ладонь в грудь: сердце рвалось выпорхнуть из грудной клетки – слишком легкое, слишком быстрое. «Зачем я пила?» – думала я и вспоминала заботливые слова начальника службы безопасности. «Никто не может меня винить».
Я ошиблась.
А он – он меня заговорил.
Я встала и прошлась, опираясь на шкаф. Спиртное раскачивало мир, придавало звукам шагов неправдоподобные цвета. Редзи Кадзи сказал, что я солдат, и я помнила устав. Ангел – это М-смесь. Это синий код. Это тревога и блокировка помещений. Это Белая группа, которая прикрывает проводника.
Это не засада у туалета, не бойня у лестницы. Не попытка скрыть все за моим состоянием.
Я повела плечами: мерзко. Противно. Хотелось вырвать, вытошнить виски и разговор с инспектором, который играл в опекуна. Я поднесла ладонь к глазам и без удивления увидела карминную дрожь – теперь главное не коснуться ничего лишнего.
«Лучше коснуться одного небритого лица». Меня трясло: дикое, кипящее ощущение, которому требовался выход. Мне нужно было поговорить с директором Икари. Нужно было понять, что произошло, нужно было принять этот день.
Мне нужно было сказать кому-то, что я умираю.
«Я умираю», – это неожиданно помогло. Я еле успела подхватить урну.
Я отдышалась и нащупала в столе упаковку влажных салфеток. Упрямые толчки в желудок все не прекращались, и так некстати зашлась в приступе EVA. «Я умираю прямо сейчас», – мелькнула испуганная мысль. Стало совсем темно, совсем тихо.
Кажется, я что-то сделала – и очнулась.
Подоконник скользил под ладонями, щипал холод, и по лицу побежали ледяные искорки. «Взмокла, пока рвала», – подумала я, подставляя лицо влажному ветру. Холод отрезвлял, и я терпела его грубую ласку, пока не перестала чувствовать пальцы. Потом поставила окно на проветривание и вернулась в пропахший кислым кабинет.
«Убрать – и убраться отсюда».
Ноги ослабели, но я их чувствовала, в голове прояснилось, и я со страхом вспоминала приступ ярости. Стопки бумаги ложились на места, корзину я вынесла в туалет, но ощущение беспомощности выбросить не получалось. Я почти сорвалась. Я мечтала об убийстве, и это оказалось неожиданно страшно.
«Убийство».
Карин убили за что-то, что она сказала мне, поняла я, уже надевая плащ. Вот почему – спешка, почему – Каору, которому нужна только боль – все равно, чья. «Что она сказала?» Я закрыла кабинет и пошла к выходу. Память…
Страшный день, подумала я, стоя среди картин.
«Они похожи».
«Бу-бу-бу-бу-бу…» звук загрузки мобильного устройства… Музыка. Костас на пульте переводит регулятор громкости.
Зеленое покрытие сцены, лужица засохшего клея у левых кулис.
«Твой выход, малая! Ну, где…»
Треск. Белоснежный платок в руке Элли.
Я, прикрыв глаза, вела ладонью вдоль стены, которая существовала только в моем воображении. Мне нужен наш диалог дословно – и пускай придется снова пережить смерть ни в чем не повинной девочки.
И пускай EVA берет свое – какая уже разница.
Я прикрыла глаза и помассировала веки. Строки и фотографии, верстка веб-страниц – все это было и здесь. «Хватит», – решила я. Часы в трее показывали глубокую ночь, а я даже не сняла плащ – только разулась. Ногам было холодно, и хотелось в душ.
За Ядерный прилив Карин бы не убили – это известная катастрофа. За «кейптаунских крыс» – тоже, но я проверила все: мифы, слухи, доступные официальные отчеты. Ничего связанного с лицеем, ничего секретного.
«Должно быть что-то. Какая-то тема, которую нельзя было развивать», – думала я, раздеваясь в ванной. Обидно, что можно упустить какую-то мелочь – даже перевернув интернет, даже умея пользоваться поисковыми системами. Я точно знала, что Карин не коснулась секретов «Специальных процедур»: я прослушала снова весь наш разговор, и не нашла ничего даже отдаленно похожего.
Возможно, все было не так.
Возможно, это я ей сказала что-то. Вода из лейки душа рвала мне плечи, спину, грудь, а я все возвращалась к памяти – сквозь пелену боли, сквозь крик совести, сквозь колючую проволоку EVA. Я хотела знать наверняка, что не подвела ее.
Из глубины запотевшего зеркала на меня смотрела незнакомка. «Карин», – успела испугаться я, а потом все прошло. Раскрасневшиеся щеки, припухшие розовые губы – нет, это не мое. Это слишком горячая вода. Хотелось рассмотреть себя – не знаю, зачем. Запомнить, наверное. Капал душ, из комнат давила на дверь тишина, а я стояла, поджимая пальцы ног, и пыталась унять странную радость.
Утром Редзи Кадзи узнает, что я проверяла в сети ключевые моменты беседы с Карин. Он поймет, что я ему не поверила, что он напрасно тратил слова и виски. Будет утро, и, сгребая палую листву, резидент «Соул» станет думать обо мне – вряд ли что-то хорошее.
А еще я знала, что не сказала ничего лишнего Карин Яничек. Я облизнула губы: мягкие, припухлые.
Странное облегчение: всего лишь узнать, что я – не причина ее смерти, что она пришла ко мне не за своей гибелью. Она пришла ко мне, вдруг вспомнила я. Стало холодно, потому что Карин ведь сказала, почему.
«Все, кто отмечен синей дымкой, уходят. А вы – остаетесь».
Синяя дымка. Синий код. Синева, в которую надо вонзить себя.
Я смотрела в зеркало, запоминая себя, пока я – это только я.
15: В развороченном раю
Все не так. Все неправильно.
