– Простите?
– У меня назначены процедуры. Потом – занятия. Я зайду к вам во второй половине дня.
Велкснис кивнул и вышел. Я вернулась к столу и вытерла свою чашку мокрой салфеткой. Сложила упаковку салфеток в ящик стола и поправила ручку, которую задела. «Вот так, – приговаривала я про себя. – Вот так».
В приемной было тихо. Я прикрыла дверь в кабинет, подержалась немного за наличник и только потом повернулась.
– Ты не спросила, зачем тебе время.
В кресле Аи сидела Ленгли. Он водила пальцами по экрану своего то ли планшета, то ли телефона, и выглядела встрепано. Жалюзи за ее спиной вспыхивали: фуга грозовой метели всК близилась.
– Ты все слышала? – спросила я.
– Ммм… Да, – она погасила экран и скрылась в полумраке. – В том числе, и часть того, что не предназначалось для СБ. Так зачем тебе время?
Я молчала. Оказывается, я забыла дома еще и трость, и стоять было тяжело.
«Ты бы еще голову забыла», – вспомнила я.
Колетт, нянечка из пятого блока никогда не злилась и будто бы все время забывала, что работает с больными. По-моему, ее за это и любили. Колетт помнила нас всех – и долгожителей, и однодневок, и «бессмертных».
– Вот и его время прошло.
Мимо нас катили кого-то под полиэтиленовым покрывалом. Я остановилась, потому что остановилась станина с моей капельницей. Колетт пропустила санитаров и проводила взглядом каталку. От шелеста колес зарябило в глазах.
Мы идем на процедуры, вспомнила я. Очень важно было помнить.
– Колетт, Аянами, вот вы где.
«Мы идем на процедуры…»
– Кто это там? – спросил тот же голос. Голос звучал вслед каталке.
– Мата. Прошло его время.
– «Пришло», Колетт, «пришло». Рей, ты можешь идти быстрее?
Рей – это мне. Это я.
– Да.
Доктор ушел, а Колетт смотрела ему вслед.
– Такой умный, а не может понимать. Пойдем, mon petit. Бабушке тяжело учить ваш язык, но бабушка понимает, что «прошло», а что «пришло». Как время может куда-то «приходить»?..
Шорох колес каталки. Шорох колес станины.
– Время – это просто время.
– Время жизни, что ли? – спросила Аска.
– Для смертельно больных это много значит.
– А, да. Твое время – это боль, Рей. А теперь еще и пристальное внимание СБ. Ну и результаты торгов директора Икари. Что это за время такое? Зачем оно?
Вопрос был семантическим монстром – «зачем время?» Он не укладывался у меня в голове.
– Это жизнь. Антоним смерти.
– Твое дело, – легко согласилась Аска. – Только смотри какая фигня: ты больна, а вот директор, который поднял тему времени, – нет.
Я хотела возразить: Икари-сан долго работал со мной, с такими как я – или не совсем такими. Я знала точно: во многом он думает как мы – или хотя бы пытается…
– Что ты имеешь в виду? – спросил мой голос.
– Не знаю. Но этот разговор вне рамок модели директора. Погрешность невелика, и все же.
Аска встала, и когда прямоугольник окна снова вспыхнул, я не увидела ее силуэта в кресле.
– …Нужен точный анализ семантем, – Ленгли стояла где-то справа. «Она видит в темноте?» – Но разговор у вас получился странный. Ты уверена, что он ни на что не намекал тебе?
– На что, например?
– Не знаю, – Аска засмеялась. – Знала бы ты, сколько проектов присосалось к лицею. Социологи, психологи, конфликтологи, медики… Одно радует: большинство научных тем закрытые, так диссертацию по ним не защитишь.
«Почему – радует?» – хотела спросить я, но Аска заговорила какой-то устной скорописью:
– Проект – участвуешь, но не знаешь? Может быть? Легко. Какое-то нейрокодирующее слово? Маловероятно. С другой стороны, программы NERV – мало информации.
У нее изменился голос: стал надтреснутым, воздушным. Аска почти шептала – звонко, ярко, быстро. Я едва улавливала паузы между словами и сощурилась, ища ее. Казалось, что Ленгли должна метаться по приемной в ритме своего непонятного анализа.
Казалось. Аска стояла, упершись лбом в стену, переплетя пальцы за спиной. Она словно держала свою поясницу – и говорила, говорила, говорила.
– Программа «Темпора» – нет. «Статик» – нет. Колпинская группа – возможно. Совпадение интересов – ноль-три, методики – ноль-два. «Кадикс»? – Аска рассмеялась. – Нет-нет-нет. Ноль-ноль.
Она замолчала и повернулась ко мне.
– Забавно, правда? Семантический анализ при тебе проводить не буду, пожалуй. Ладно, хватит. Давай о тебе лучше.
Я села. В коленях было совсем колко, а когда схлынуло колдовство скороговорки Ленгли, я ощутила, что падаю.
– Давай.
– Меняемся?
Я молчала: закусила зубами боль и ждала продолжения.
– Окей. Смотри, я обеспечу тебе твое время – с комфортом и минимумом внимания СБ. В обмен на девичник. Как ты на это смотришь?
– Девичник?
– Девичник, девичник, – кивнула Аска и снова упала в кресло Аи. – Я так понимаю, комфорт тебя мало волнует.
– Ты можешь повлиять на решение совета «Соул»?
– Нет, – удивленно ответила Аска. – А причем здесь директора концерна? Решение по твоему вопросу будут выполнять совсем другие люди. Третьи будут устанавливать слежку, четвертые – втыкать в тебя новые иголки… Улавливаешь?
– Нет.
– Ну и не надо. Просто запомни: может быть «поднадзорная до смерти», а может быть «подопытная до контрольного в голову».
В груди пекло и кололось: пришли обещанные Акаги боли, но я все еще понимала, о чем речь.
– В чем смысл девичника?
– Ну, как? Посидим, попьем, посмотрим фильмы о нежной мужской любви. Поговорим о тайнах госпиталя NERV.
Я сидела, приложив руку к груди. Больно. Неожиданная боль, страшная. «Рак легких – это быстро», – вспомнила я кого-то из прошлого, кого-то из детей с глазами стариков.
– Не хочешь фильмы о голубеньких, можем и не смотреть, – сказала Ленгли. – Или, например, аниме…
Я прервала ее:
– Нагиса?
– Что – Нагиса? – переспросила Аска.
– Ты хочешь поговорить о нем?
– Я хочу поговорить. И вроде даже сказала, о чем.
