— Да. Образ избитый, конечно, но точный. Ни к чему доискиваться дальше.
Взгляд ускользает.
— Лучше думать так, — добавляет она.
Она не лжет, думает Чарльз Россетт, нет, только не она, я так хочу, чтобы она не лгала.
Лицо вице-консула снова спокойно. Посмотрите на него, он… олицетворяет отчаяние? Она говорит: нет. Это не ложь, она никогда не солжет.
Мадам Стреттер говорит правду.
Вице-консул пьет шампанское. Никто к нему не подходит, какой смысл заговаривать с ним, он все равно никого не слушает, все это знают, никого, кроме нее, жены посла.
Чарльз Россетт не отходит от Анны-Марии Стреттер, даже после танца. Она говорит ему: вот увидите, здесь не хуже, чем где-либо, пройдет время, можно, например, музицировать, останется единственная трудность — разговоры с людьми, но видите, мы с вами разговариваем…
Вице-консул между тем подошел ближе и наверняка все слышал.
Она смеется. Вице-консул тоже рассмеялся — в одиночестве. Вокруг шепчутся: смотрите, теперь он не стоит на месте, ходит от одной группы к другой, прислушивается, но ему как будто не хочется участвовать в разговорах.
Муссон. Гигиена в пору муссона. Надо пить очень горячий чай, чтобы отбить жажду. Ждет ли вице- консул нового случая, когда она освободится? В одной группе громко хохочут. Кто-то рассказывает историю, случившуюся под Новый год. Замечал кто-нибудь: друзей, которых заводят в Индии, вернувшись во Францию, забывают тотчас?
Они у стойки бара. С ними посол. Они разговаривают. Смеются. Вице-консул Франции стоит недалеко от них. Кто-то думает, что он ждет знака с их стороны: мол, присоединяйтесь, но они этого не хотят, еще бы, это тяжело. Чересчур тяжело. А кто-то считает, что он и так мог бы, если б захотел, присоединиться к ним, но он не желает, эту дистанцию между одним и другим мужчиной он, вице-консул из Лахора, сам хочет сохранить такой, какой она была сегодня весь вечер, здесь, — нерушимой. Вокруг шепчутся: он слишком много пьет, если это будет продолжаться… а какой он, когда пьян?
К нему в последний раз подходит жена испанского консула. Говорит ему доброжелательно: у вас слегка растерянный вид. Он не отвечает. Он приглашает ее на танец.
— Проказа — я хочу ее, а вовсе не боюсь, — говорит он, — я вам солгал.
Тон веселый, немного насмешливый — насмешливый? Глаза широко распахнуты в обрамлении прямых ресниц, которые только что прикрывали их. Глаза смеются.
— Почему вы так говорите?
— Я мог бы долго объяснять почему, но только целому собранию, одному человеку не могу.
— Ах, да почему же?
— Это потеряет смысл.
— Ах, как грустно то, что вы сказали, почему же? Не пейте больше.
Он не отвечает.
— У него, — говорит Анна-Мария Стреттер Чарльзу Россетту, — совсем не тот голос, какой можно представить по виду. Когда видишь людей, представляешь их голоса, и не всегда такими, какие они на самом деле, вот так и с ним.
— Неприятный голос, словно бы чужеродный…
— Не его голос?
— Да, но чей?
Вице-консул прошел мимо них. Он бледен. Наткнулся на кресло. Он их не заметил.
Около половины третьего ночи.
— О чем он говорил с вами во время танца? — спрашивает Чарльз Россетт.
— О чем? О проказе. Он ее боится.
— Вы правы насчет его голоса… но и взгляд… взгляд тоже будто не его, как мне сразу не пришло в голову.
— Чей же?
— Ну уж…
Она задумывается.
— Может быть, у него и нет взгляда.
— Совсем?
— Разве что чуть-чуть изредка, мимоходом.
Их глаза встречаются. В конце ночи, думает Чарльз Россетт, следует приглашение на острова.
Она танцует с кем-то другим. Он ни с кем больше не танцует, даже помыслить не может об этом.
Вокруг шепчутся:
— Досье, говорят, ничего не объясняет, ровным счетом ничего.
— Да и все равно оно прибыло слишком поздно, чтобы все объяснить, в том числе и в первую очередь то, что в нем содержится.
— Занятно, вы не находите? Его не жаль.
— Действительно.
— Все-таки есть люди, глядя на которых невольно думаешь: а ведь у него была мать.
— Да нет же, нет. Отсутствие матери может с тем же успехом даровать свободу и силу. Знаете, я уверен, что он сирота…
— А я уверен, что, не будь он сиротой, выдумал бы байку на этот счет.
— Одну вещь я не решаюсь вам сказать… — говорит Чарльз Россетт.
— О нем? — спрашивает Анна-Мария Стреттер.
— Да.
— Это ни к чему, — качает она головой, — не надо ничего говорить, и не думайте больше об этом.
Вице-консул Франции в Лахоре снова один. Он покинул свое излюбленное место возле входной двери и стоит теперь у бара. Жены испанского вице-консула больше нет рядом с ним. Уже около часа, как она перешла в другую гостиную. Вышла, как только кончился танец, и не вернулась. Слышен ее смех. Она пьяна.
Подойти к вице-консулу, думает Чарльз Россетт, сейчас он это сделает. Он уже готов, когда его останавливает посол. Чарльз Россетт, кажется, понимает, что посол довольно давно хочет что-то ему сказать и ждет. Он берет его под руку, увлекает к буфету, теперь они в двух метрах от вице-консула из Лахора, который слишком много пьет.
Четвертый час ночи. Многие уже разошлись.
Вокруг думают: вице-консул не уходит. Как он одинок, этот человек. Всегда ли его жизнь была такой? Всегда ли? Другие на его месте, быть может, обратились бы к идее Бога? Что такое нашел он в Индии, отчего как с цепи сорвался? Может быть, он просто ничего не знал, пока не приехал? И ему надо было увидеть, чтобы узнать?
Посол понижает голос:
— Скажите-ка… моя жена, должно быть, вам говорила, что мы были бы рады пригласить вас как- нибудь вечером к нам домой. — Он улыбается. — Видите ли, некоторых людей хочется узнать лучше других… Законы, которые управляют нормальным обществом, здесь неприменимы, но порой надо пренебрегать условностями. Если моя жена вам еще ничего не сказала, значит, она сочла, что будет лучше, чтобы первым с вами поговорил я. Так вы придете?
Вокруг думают: если в нем это было заложено, знал ли он заранее, что увидит Лахор таким, каким увидел? Приехал бы он туда, если б знал?
Посол замечает, что его приглашение слегка удивило Чарльза Россетта, неприятно удивило. Если, как говорят в Калькутте, господин посол из тех мужей, что закрывают глаза, он знает, что я думаю, и зачем это афишировать? Можно не ухватиться за приглашение, не заверить в ответ, что это честь и большое счастье, но нельзя отказать послу, не поехать на острова с его женой, не развлечь ее вечерком здесь, в Калькутте.
