Когда через полчаса мы с В.С. спустились на лифте, С.П. уже стоял у двери. К счастью, в эти праздничные дни транспорта было мало, как сказал бы англичанин, с трафиком мне повезло. Помощь С.П. в больнице, учитывая все обстоятельства, была неоценима: В.С., которая почти не ходит, ее сумка и куртка, процедура усаживания в кресло-каталку, уже спущенную с 7-го этажа, и моя машина, которую следовало вывезти за ворота…
Мы часто ругаем нашу медицину, а она, замученная до тяжкой усталости, отчего подчас выглядит равнодушной, лениво отбрехивается. Конечно, везде безремонтная разруха, старая мебель, с бьющими в глаза размашисто начертанными на самых видных местах инвентарными номерами, – но всё же в закутках, за расшатанными столами специалисты работают очень неплохо. ЭКГ, терапевт – всё это буквально слету, но я не могу сказать, что невнимательно. Запомнилась молодая женщина-терапевт с недорогим египетским золотом на шее – какой-то картуш, видимо с ее именем. Здесь есть некоторый контраст с Ирой, старшей нянечкой на пятом-шестом этажах, в нефрологии. То же недорогое золото, но им унизаны все пальцы. Встреча с Ирой произойдет чуть позже, и даже два раза.
Пока скорее на 7-й этаж – те же медлительные больничные лифты и переходы, по которым года три назад я блуждал. Сегодня в переплетении их нахожу прочную логику.
Перед тем как отнести сумку В.С. вниз, на 5-й этаж, куда ее перевезут после диализа, несколько минут разговариваю с В.Г. Безруком. Он пока не может объяснить, что за черная рвота идет уже два дня: кровавая ли это рвота из желудка, или это желчь? Он боится, что это уже онкология. Будем, говорит он, искать. Хоть бы они нашли что-нибудь другое! Меня несколько утешает его фраза: «Я много лет наблюдаю диализников, но не видел больного с такой витальной силой». Про себя отмечаю, что я совсем не таков.
Все последние дни думаю о смерти. Живу в ее окружении, и о её существовании, как зверь в лесу, мне всё время напоминает рык, раздающийся из чащи. Он то громче, то тише. Часто я думаю о себе, о своем – оно уже не за горами – трагическом будущем. Дай, Боже, Твоей праведной и справедливой волей по заслугам и смерть. Пошли своего ангела, и пусть он появится внезапно для меня и на бегу… Один раз публичное бесстыдство: на асфальте – запрокинутая голова с разбитой при падении бровью, слетевший с ноги ботинок обнажил носок с дыркой… Но ни о чем не думать и ни перед кем не унижаться из-за стакана воды и не просить сменить стариковский памперс…
Я договариваюсь с Ирой о месте на пятом этаже. У нее в глазах блеск: к лету конвейер больных мелеет, а жизнь и инфляция идут, и идут в рост. Она привычно и смиренно говорит: платите, сколько не жалко. Я чувствую, что деньги ей нужны. Говорю: «За мной не заржавеет». Гвоздь в сознание вбит, я ничего больше сделать не могу. Тут еще обнаружил, что не взял, когда собирался в больницу, ни пижаму, ни халат, так и осталась стоять на подоконнике кружка с ложечкой. Приезжать еще раз сегодня – не приезжать? Завтра утром рано приехать надо обязательно: договариваться насчет отдельной палаты.
Дома усилием волн заставляю себя сесть за компьютер и написать введение к книге для «Дрофы». Попутно размышляю о переделке монографии. При обостренном душевном чувствовании работа иногда получается. Ставлю точку на этом своем, как мне кажется получившемся, предисловии, и в этот момент раздается телефонный звонок. Почему-то понимаю, что это Ира и что зря не расплатился сразу. Знать, недаром я оставил в сумке В.С. сотовый телефон и записку с моим номером. Ира говорит, что после диализа у В.С. началась рвота, вызвали дежурного врача, и тот отправил В.С. на УЗИ. Но Иру конечно, волнует, что утром ей уезжать в свое Подмосковье, а деньги не получены. В больнице она насмотрелась всякой внезапности.
Опять благодарю праздничные обстоятельства – еду, как и утром. по пустому третьему транспортному кольцу – и поминаю добром двух людей: Лену Богородицкую, подарившую мне машину, и Ю.М. Лужкова. В медленном чтении Астольфа Кюстина, имя которого для примитивного патриота проклято, я подошел к тому моменту книги, когда автор переезжает в Москву. Масса интереснейших, но часто не известных ранее подробностей. Например – меня всегда интересует технология обыденной жизни, – устройство тракта из Петербурга в Москву. Скорость движения 5-6 лье (8 км) в час, но император, по утверждению Кюстина, движется быстрее – 7-9 лье. Интересно? Или особая параллельная дорога, устроенная для того, чтобы во время императорских гонок отправлять по ней обычных ездоков. Разве это не похоже на наш московский трафик, где зеленый свет лишь для нашего народного правительства? Так вот, когда я ехал по третьему кольцу, а мимо мелькали лужковские монстры городского строительства, я понял, что старая, великая и праздничная Москва, воспетая и осененная, пропала навсегда.
На консилиум пришло человек пятнадцать. По возрасту – и молодежь, и старцы – мне показалось, что это моя кафедра. Кто-то мне шепнул: профессор, заведующий клиникой и заведующий хирургическим отделением. Совещались минут тридцать, сначала в ординаторской, потом в палате, потом снова в ординаторской. Наконец, вызвали меня: камень в протоках, необходимо удалять желчный пузырь, развилась механическая желтуха. Предупредили – риск очень большой, а что меня предупреждать, ведь иначе смерть. Пока разговаривали со мною, параллельно диктовали акт консилиума и его подписывали. Согласились с мнением Валерия Юрьевича Шило, что по жизненным показаниям делать операцию надо не сейчас, а завтра утром, пропустив сегодня больную через диализ. Всю терминологию опускаю, ощущение полной ответственности.
В.С., когда к ней еще раз зашел профессор, встретила весть очень мужественно и разумно. Возник термин «информированное согласие». Как всегда, В.С. нашла слова очень точные и определенные.
К 12-ти я сам повез В.С. на диализ. Было трагически интересно наблюдать, как собираются в холле эти обреченные люди. Сидя в кресле, В.С. иногда комментировала. Один раз даже произнесла слово «сука». Это по поводу молодой женщины, которая в свое время каким-то образом выперла В.С. из палаты. Раньше я, зная характер В.С., многие ее такие отзывы воспринимал с иронией: дескать. вот она, хваленая солидарность обреченных, «диализное братство», как выражалась В.С. Но увидев эту чуть играющую в молодость женщину, понял, что интересуется она только собой и нет у нее ни капли милосердия или сочувствия к кому-либо, и про себя повторил это поганое слово.
Уходит предыдущая смена, подтягивается следующая, пока всё напоминает зал аэропорта, откуда улетает хорошо знакомая тусовка. На этот раз я прошел вместе с В.С. весь цикл: взвешивание (50 кг. 200 гр.), потом усадил ее в кресло, нашел крючок, куда она вешает свою сумку. Вот зал, растянувшийся в длину на половину больничного корпуса, схож уже с салоном самолета. Почти все пассажиры сидят в креслах. Каков будет этот полет?
После этой передачи снова заснул, потом, когда совсем проснулся, опять тянул время, чтобы отдалить от себя любые известия.
