до бессмертия один шаг». Потом он вспомнил одно из высказываний С. Липкина (мужа И. Лиснянской) о стихе Светлова «он землю покинул, пошел воевать, чтобы землю крестьянам в Гренаде отдать». Эти строчки можно воспринимать даже, как иронические, но здесь, по справедливому мнению Николаева, выражение «русской утопии».
Как я и предполагал, «Девятая рота» не вошла даже в «длинный» лист Оскара по номинации иностранного фильма. А это потому, что послали не «Живого» Велидинского, не какую-нибудь другую русскую картину, а американизированный блокбастер. Сработала подхалимская интрига – картина понравилась Путину и вышла из недр производств Никиты Михалкова. Угощайтесь!
Днем состоялась защита Вадика Чуркина на степень бакалавра. Учился Вадик лет десять, но сейчас собирается к себе на родину, это куда-то на Двину, на север. Не пропадет ли там? Он замечательно и талантливо пишет и думает, его диплом, как я уже, наверное, писал, очень высокого уровня, но Вадик устно почти не формулирует свои мысли. На этой «конференции» были только Б.Н.Т., М.В. Иванова и я. Короткий отзыв Гусева лишь читали. Для меня окончание Лита Вадиком – это личное достижение.
На работе же с помощью Максима вчерне написал отчет о незавершенной, однако проделанной, работе над «фундаментальным научно-методическим исследовании». По крайней мере, в этом отчете появился план, который раньше был только у меня в голове.
К семи часам поехал на чествование Ю.Н. Григоровича. Я был в костюме с сюртуком от Зайцева и в белой рубашке с галстуком. Для меня многое впервые: «домашний» вход через 10-й подъезд с Пушкинской улицы, стояние в вестибюле с Леней и Сашей, которые всех знают. Тут же «наткнулись» на Анастасию Волочкову в каком-то немыслимом туалете: расшитая шерстью блуза с капюшоном и такие же брюки. Естественно, она сразу заблистала в телевизионных камерах. Здесь же были, по крайней мере я с ними говорил, Дементьева, Швыдкой, мой сосед Белза с очаровательной молодой женщиной, живущей, оказывается, в одном со мною доме, подъезде и буквально над моей квартирой, Андрей Золотов с сыном и женой. Здесь же, конечно, и Виталий Вульф, как счастливый демон театра и балета. Из маленьких событий – встреча с министром Фурсенко, по-моему, я налетел на него, когда входил в зал и отдавил ему ногу. Естественно, не узнал и поздоровался с этим смутно знакомым лицом. Каким-то детским, напрягая природу, тоном он ответил. Мне стало ясно, что он просто очень слабый человек, рефлектирующий и, как человек слабый, будет жесток и памятлив. Мне стало его жалко. На выходе из театра, когда уже были исполнены все три знаменитых балета – из каждого по акту с некоторой редактурой: пролетел и блистательный «Спартак», и современный, с воспоминанием о несостоявшейся молодости «Золотой век», и волшебный «Щелкунчик» – меня опознала и окликнула Нелли Алекперова. Мне это было приятно, и, конечно, я тут же грустно подумал, что «Лукойл», к сожалению, не мой спонсор.
Если говорить о самом сегодняшнем празднике – то это огромное культурное событие, которого, к счастью, я был свидетель. Такого энтузиазма я не видел ни на юбилее Михалкова, ни на юбилее Архиповой, правда там это было несколько размазано в одном случае огромным помещением Большого театра, а в другом – Кремлевского дворца.
Наибольшее впечатление произвел мощный «Спартак». Для меня это оказался почти новый балет, я воспринимаю его уже по-другому и думаю под него о прежнем. По исполнителям все же незабываемы Марис Лиепа и Васильев, они как бы проступают сквозь образы сегодняшних артистов. Хотя танцевавший Спартака Денис Матвиенко, кажется, приглашенный солист из Киева, запомнился энергетикой и чистотой балетных помыслов. Как ни странно, меня, отчасти рядом с музыкой Хачатуряна, разочаровала музыка молодого Шостаковича. Но здесь перед артистом, видимо, особая задача и особые юные настроения, связанные с временем. Дотанцовывал, что не оттанцевал в свое время. А в контрасте – мощь танцевальной ткани у Чайковского в его, казалось бы, невинных балетных пустячках. «Щелкунчик» – это наши общие грезы, родившиеся, наверное, на пионерских елках военных лет. Это изумительно и волшебно. Здесь замечательно и свободно, в тенденциях улановской школы, без усилий и аффектации танцевала молодая Лунева.
Наверное, двадцать минут публика хлопала в начале спектакля, когда Григорович показался в царской ложе, и столько же, когда закрывали занавес. Григоровича усыпали цветами. Кто-то из верных сыров, стоя у рампы, разбрасывал сноп гвоздик.
Домой я приехал на метро уже в час ночи, хорошо побезобразничав на банкете в привычном «Атриуме». Перебегать в него, хоть он и рядом, между Большим и филиалом, пришлось под проливным весенним дождем. Максим все время жалуется, что в моих дневниках перестал фигурировать их главный фетиш – меню, пожалуйста: закуски мясные и рыбные, овощные салаты, замечательные кусочки курицы в кляре, невероятной вкусноты рыба, завернутая в свиное сало, фрукты, которые по вашей просьбе могли окунуть в шоколад. А дивные с разной начинкой пирожки!..
На этот раз мне трудно было все время пробыть в положении критикующего наблюдателя. В какой-то момент объявили, что Юрия Николаевича приветствует писатель Сергей Есин. Уж кто скорее других об этом прознал? Видимо, сам Григорович, внимательно прочитавший огромную двуязычную статью, которая открывала его юбилейный буклет. Он буквально зацеловал меня, когда я поднялся на сцену. Я был краток, поскольку отчетливо понимал, что со здешней вокзальной акустикой больше трех минут бороться невозможно. В зале уже появились артисты, которые только что блистали на сцене: Коля Цискаридзе с вечной выворотностью отличника, великолепный своей лучезарностью Денис Матвиенко и другие. Но это отдельный разговор… Я сказал о Боге, создавшем мир и оставившем некоторые лакуны, которые пришлось заполнять Григоровичу. Лакуну античности, лакуну любви и верности, лакуну нашего восприятия 30-х годов. Я немножко сказал о философии балетов мастера. И еще я сказал, что слава Большого нерасторжима с именем Григоровича. Потом он меня опять целовал, я запомнил это хрупкое тело и эти мягкие губы. Но это уже только моя история, к гению не всем дано приобщиться.
Утром, когда я обо всем поведал В.С., она сказала, что я веду тусклую однообразную жизнь.
Так все и произошло, несмотря на ураган, надвигающийся из Европы, который переворошил там буквально всё. О нем и у нас уже два дня трещали все радиостанции.
Утром писал дневник, собирался и прочел диплом Светланы Коноваловой. Как ни странно, хотя текста чуть маловато, но диплом у девочки, которая еле-еле, казалось бы, шла, получился. В центре небольшая повесть с плохим названием типа «Разбитые мечты» и неважный сказ, который мы обсуждали на семинаре на 3 или 4 курсе. Здесь рассказывается, как не молодой уже мужчина погубил свою жизнь с довольно вздорной женщиной. В повести сюжет незамысловат, а развертывается параллельно. Молодая женщина-москвичка, журналистка (Светлана, видимо, пишет с себя) с современной моралью случайно, после нескольких проб и ошибок, встречает молодого человека. С другой стороны, молодой человек, некто Герман, полунемец, тоже ошибается, приняв случайные встречи, как любовь почти на всю жизнь, и вдруг встречает эту же Веру и в момент встречи судьба ворожит: нет… Здесь интересна серьезность в описании жизни молодежи, ее молодежного быта и чувств. Это совсем другая молодежь, чем мы себе представляем, в том числе и по телепрограммам, она более серьезная и вдумчивая. Эта молодежь народилась для всех нас внезапно, хотя не исключено, что не без нашей помощи. Я каждый раз, когда возникает подобная удача, горжусь, что принимаю участие в объяснении жизни.
В самолете много читал прессы и болтал с Андреем. В том числе была статья вроде бы об убийстве
