Розы для Экклезиаста

довольны работой; они выметают металлические обломки и стружку, смазывают металл маслом и укладывают под расшибалку. Рука моего старшего брата снова отросла, хотя она меньше и слабее прежней.

Мы с благоговением и волнением раскрыли присланную вами коробку и обнаружили там теплые торсоксы и глиперы, о которых вы, как всегда, не забыли. Еще там были учебники. Сейчас они нужны мне, а потом ими воспользуются малыши. Еще мы нашли там сухари. А продовольственные талоны, присланные вами, мы отоварили в магазине Земли и часть уже проели.

Мы благодарны и счастливы. Читая книги о Земле, мы решили, что ваша планета похожа на счастливую Землю, куда Великий отправляет праведников после того, как тела их сожгут. Разве не так? Пожалуйста, пишите всякий раз, когда у вас найдется время. Расскажите нам про Землю, и если у вас будет время, о себе, потому что мы любопытны и смиренны. Мы были бы рады услышать от вас о больших деревьях и дорогах, вдоль которых они растут, о высоких зданиях и о небе голубого цвета.

Я много раз читал вашу открытку, присланную три посылки назад, где вы написали, как чудесно проводите время. И я захотел, чтобы вы оказались здесь, вы очень добры, раз подумали обо мне, ведь вы, должно быть, в самом деле прекрасно отдыхали, играя с этими удивительными рулетками. Мы увидели их на открытке и прочли их название с другой стороны. В “Кратком галактическом словаре английского языка” нет описания рулетки. Хотя на вид она похожа на игру. Не расскажете ли вы о ней в следующем письме? А еще я не понял вашего ответа, присланного две посылки назад, где вы сказали, что пустили на ветер за одну ночь денег больше, чем присылаете нам за год. Разве у вас на Земле воздушные деньги? Я думал, что доллары бумажные. Не могли бы вы объяснить мне это?

Сейчас на дворе жаркий и сухой день. Я должен идти к колодцу, когда я приду назад, уже стемнеет. Я закончу письмо завтра. А пока что до свидания, Земные Родители.

Теперь я расскажу вам о большой радости, которую вы нам принесли. С тех пор как нашего отца сожгли, нам стало очень трудно сохранять по ночам тепло в гнезде. Но теперь мы получили присланные вами талоны на горючее, и почти каждую ночь мы спим в тепле. Ближе всех к теплу спит моя старшая сестра, сидящая на яйцах, если не считать, конечно, моей матери, которая простудилась и вечно дрожит от новой болезни, что пришла примерно тогда, когда ваш народ спустился с неба.

Трудно представить себе огромное пространство, разделяющее наши миры, не испытывая головокружения. Хотя у нас и нет поблизости ни одного холма, я испытываю головокружение даже при мысли о них. Хорошо, что Великий, столь отдалив миры друг от друга, может присматривать за ними без всякого головокружения.

Искренне рад, что ваша вечеринка удалась, и мое прошлое письмо вызвало у ваших дорогих гостей радостный смех. А это — самое длинное письмо, которое я когда-либо писал, надеюсь, оно вам понравится. Ведь вы так добры.

Ваш приемный сын, Фон Лиг.

Дорогой Фон!

Твои письма бесценны. Мы с мужем бережем их как сокровище. Но мы сейчас не совсем здоровы. Скоро, как только наведем порядок в делах, мы напишем тебе длинное письмо. Прошлая неделя была крайне трудной, так что ты должен простить нас. Хорошо? И еще ты должен извинить моего мужа за туманные намеки. Он любит говорить загадками. Передай наши наилучшие пожелания твоей уважаемой матери, твоим сестрам и братьям. Мы всегда думаем о тебе.

С любовью Эдит Мэйзон.

P.S. Продолжай писать, малыш. Твои письма просто великолепны.

Сэм Мэйзон.

Миледи на диодах

Максин сказала:

— Поверни налево. Так я и сделал.

— Останови машину. Вылезай и иди пешком. Перейди улицу по переходу.

Захлопнув дверцу, я пошел по улице — человек в синем костюме, с плоским серым чемоданчиком и слуховым аппаратом в левом ухе. Должно быть, я походил на манекен из магазина Фуллера.

Я пересек улицу.

— Теперь иди обратно по этой стороне. Увидишь здание из красного кирпича под номером шестьсот шестьдесят восемь.

— Правильно, — ответил я.

— Иди к парадному подъезду, но не поднимайся по ступенькам. Подойдешь к железной ограде, увидишь лестницу, ведущую налево вниз. Спустишься по ней. Внизу будет дверь, возможно, на ней висячий замок.

— Точно.

— Поставь кейс, надень перчатки, они у тебя в кармане, достань из внутреннего кармана молоток, сбей замок. Постарайся обойтись одним резким ударом.

Потребовалось два удара.

— Войди в здание и закрой за собой дверь. Оставь замок здесь. Спрячь молоток.

— Здесь темно…

— В здании не должно быть людей. Сделай двенадцать шагов вперед, справа от тебя будет коридор.

— Правильно.

— Сними перчатку с правой руки и достань сверток десятицентовиков, он в правом кармане. В боковом коридоре увидишь телефонные кабины…

— Вижу…

— Тебе достаточно света из трех окошек напротив кабин, чтобы пользоваться телефоном?

— Да.

— Тогда войди в первую кабину, рукой в перчатке сними трубку, достань монетку и набери номер… — она назвала цифры.

Я стал накручивать диск.

— Когда на вызов ответят, молча положи трубку на аппарат и перейди в следующую кабину, набери другой номер…

Я сделал это двенадцать раз подряд.

— Все, — сказала Максин. — Ты занял все линии на Холл, теперь туда никто не дозвонится. Маловероятно, что кто-нибудь явится сюда и снимет вызов. Быстро возвращайся в машину. Перед уходом повесь на дверь замок. Поезжай прямо в Холл. Поставь машину на углу, там, где надпись: “За первый час 50 центов, за каждый последующий — 35 центов”. Держи деньги под рукой, возможно, придется заплатить вперед. Скажи смотрителю, что ты ненадолго.

Я вернулся к машине, сел и поехал.

— Придерживайся тридцати пяти миль в час и надень шляпу.

— Шляпу? Терпеть не могу шляп.

— Надень. И очки.

— Ладно, надел. От шляп волосы спутываются больше, чем от ветра, а шляпы предназначены для защиты от него. И редеют к тому же.