муженька своего посреди спальни с дыркой во лбу, а охранники ни сном ни духом. Камеры опять же ни черта не зафиксировали. Неуловим и невидим. Создается впечатление, что убийца — не человек, во всяком случае, расчет убийства сделан не человеком, а…
— А компьютером?
— Может быть, может быть, — согласился Илья. — А почему это тебе пришло в голову, про компьютер? Ты что-то знаешь?
— Да нет, так, подумалось. Кстати, тебе ничего это не напоминает? Вспомни, когда пропали дети в детском саду, там камеры тоже ничего не зафиксировали и охранник спал сном младенца.
— Там другое дело! В детском саду никто не был убит, слава богу. Хотя… да, ты прав, похоже. И эта воспитательница из того же детского сада… Спасибо, Андрюха! Это, может быть, мысль!
— А кстати, кто обнаружил Посохову?
— Кто? — Илья отчего-то удивился. — Я обнаружил. Разве я не сказал… Точно! Забыл! Это ты меня сбил своей идиотской веселостью. Что с тобой такое было?
— Не важно.
— Так вот. Это же самое главное. Посохова звонила сегодня днем Сташкову, следователю, который ведет дело, что-то она то ли узнала, то ли увидела, хотела встретиться, а он… — Бородин матернулся, — представь, отфутболил ее, перенес встречу на понедельник. Мы с ним в дверях столкнулись, когда я с работы уходил, случайно. В общем, Сташков мне рассказал, так, в шутливой форме, мол, дура какая-то, архиважная информация у нее, можно подумать, звонит, надоедает. Ну, что-то мне неспокойно стало, решил я ей перезвонить. Звонил, звонил — не отвечает, тебе тоже звякнул, думаю, может, что знаешь, — у тебя стабильно занято. В общем, решил съездить, проверить — и натолкнулся на труп.
— Лихо! — посочувствовал Андрей — и Бородину, и себе: самое время было рассказать Илье о Долинине, но как раз этого-то он сделать не мог.
— Вот и я о том, — принял сочувствие только на свой счет Бородин.
Бородину рассказать нельзя, и, значит, придется действовать самому. И значит, сегодня во что бы то ни стало нужно все-таки встретиться с психиатром Долинина, вытрясти из него все, что он знает, любой ценой. Даже если в клинике он его уже не застанет, поедет к нему домой и прижмет к стенке в домашних условиях.
Андрей быстро свернул разговор, попрощался с Ильей и поехал осуществлять свой кровожадный план.
Глава 12. Призрачная реальность
Окончательно проснулся я в понедельник утром, а все выходные пребывал в каком-то странном блаженном состоянии полусна-полуяви: во сне мне казалось, что все происходит на самом деле, наяву казалось, что все происходит во сне. Я вставал, выходил на кухню и точно помнил, что иду, чтобы сварить себе кофе, но вдруг оказывалось, что я все еще лежу, одеяло сбилось комом, мерзнут плечи, но лень поправить, и я снова засыпал. И просыпался от шипящего звука, открывал глаза — кофе сбежал, а плечи мерзнут оттого, что сижу в одной майке на кухне под форточкой. Снимал с огня турку с остатками кофе, закуривал — и обнаруживал себя на полу, на мягком длинноворсовом ковре с раскрытой книгой в руках. Книга почему-то пугала, тревожила, вызывала смутное чувство вины, но я не помнил, как она у меня оказалась, спешил сосредоточить на ней внимание, пока оно от меня опять не ускользнуло. Переворачивал книгу обложкой — Гофман, «Повелитель блох». Кому я читал эту сказку? Вероятно, ребенку. Маленькому ребенку, значит, все хорошо, все еще хорошо, не случилось несчастья — я в том, прошлом, времени, где Тонечка — все еще Антошка. И я успокаивался, закрывал книгу, закрывал глаза, рассказывал сказку про волшебную компьютерную страну, свой, личный сюжет мешая с гофмановским. И засыпал под собственное бормотание и просыпался: мерзнут плечи — одеяло комом, дует из форточки. Шел на кухню или возвращался в комнату. Пил кофе, курил, рассказывал сказки. Смутно грезил, туманно мечтал, легчайшими прикосновениями поглаживал прошлое.
Несколько раз звонил телефон — я разговаривал с мамой, с Тонечкой, с Алексом, но тут же забывал, о чем мы говорили, все это было сейчас несущественно, важным являлся только тот, ночной, звонок. Я ждал его повторения, но не дождался. И обиделся, словно мой ночной собеседник меня предал — глупо, он ведь мне ничего не обещал.
В какой-то момент я уснул глубоко. Но именно во сне, в этом глубоком сне, я жил настолько реально, как давно уже не жил в действительности. Проснувшись, опять очутился в тумане. Оказалось, что я в рубашке с длинными рукавами и свитере. Когда успел одеться, не помню, но плечи больше не мерзли. Поправил сбившееся одеяло, напился кофе, но туман не прошел.
Включил телевизор. Оказалось, что все еще длится суббота. По Первому начиналось «Время» — девять часов. А за окном кромешная тьма, я думал, давно наступила ночь.
Новости меня не интересовали — ни наши, ни импортные. Переключил на «четверку» — там тоже оказались новости, только криминальные. Ну нет, спасибо, не надо! Лучше уж грезить с самим собой, чем смотреть на эти реальные сублимации. Выключил поскорее телевизор, разделся и лег спать, хоть, по существу, и проспал весь день.
Воскресенье я тоже проспал, прогрезил, а в понедельник окончательно проснулся. Бодрым, здоровым и здравым. Настолько бодрым, что побежал на балкон делать зарядку (в жизни ничем подобным не занимался), настолько здоровым, что съел пантагрюэлевый завтрак — грандиозную яичницу из пяти яиц, настолько здравым, что понял: все, что со мной происходило нездравого в последнее время, — такая же чушь, как мои субботне-воскресные грезы. Дом с привидениями и убитая женщина на шоссе — всего лишь последний рецидив болезни перед полным выздоровлением.
Да, я выздоровел абсолютно, закончилось мое курьерское поприще, пора возвращаться в настоящую жизнь, в свою профессию, компьютер мне теперь повредить не может. И ничто не сможет мне теперь повредить. Отработаю сегодняшний день — и уволюсь.
Бодрый, здоровый и здравый, я вышел из дому. В прекрасном настроении явился на работу, получил свою долю писем. Просмотрел конверты, рассортировал по маршрутам — большая часть адресов находилась либо в центре, либо в незначительном удалении. Кроме одного. Его я решил доставить последним, потому что, во-первых, не знал, где находится указанная на конверте улица Тимирязевская, во-вторых, заинтересовал пункт доставки — Музей масок. Я и не знал, что в нашем городе имеется такой музей. Захотелось его посетить, не спеша посмотреть, что это такое.
Около трех я разнес все письма, узнал, где Тимирязевская, и отправился разыскивать музей.
Нужный дом я нашел не сразу, потому что на этой бесконечно длинной улице была какая-то странная нумерация, и еще потому, что музей помещался в глубине проходного двора. Помог мне прохожий, длинноволосый, седой старик в коричневой фетровой шляпе — в таких шляпах ходили лет тридцать назад, если судить по старым фильмам.
— Простите, — обратился я к нему, — как мне найти дом номер пятнадцать?
Он остановился, повернул ко мне голову — взгляд у него был как у слепого — невидящий, сквозь человека, и в то же время невыносимо тяжелый. Может, действительно слепой?
— Понимаете, совершенно запутался. — Я засмеялся, не знаю почему, от его взгляда мне сделалось не по себе.
— Понимаю, — серьезно, не улыбнувшись в ответ — ведь это так естественно, улыбнуться в ответ смеющемуся, — сказал старик и качнул слепой головой. — Вы сказали, дом пятнадцать?
— Там Музей масок, — подсказал я, заискивающе глядя на него — а он все смотрел мимо, сквозь. — Вы знаете такой музей?
— Знаю. — Он опять качнул головой и наконец посмотрел на меня осмысленно. — Знал, — добавил, видно усомнившись в своей памяти. И вдруг принялся гримасничать. Всем лицом одновременно. — Музей масок, пятнадцатый дом, — пробормотал, шевеля носом, бровями, ушами. — Пройдите два квартала вперед, — глаза выпучились, как у игрушечного стилизованного клоуна, — потом сверните в подворотню, —
